Эрнест Вильгельм Дримпельман
(1758-1830)
«Записки немецкого врача о России конца XVIII века»
Николаев в 1788 году
20-е Мая 1788 года было тем вожделенным днем, когда мы проехали степь и стали приближаться к месту нашего назначения – Николаеву. Но как сильно я был удивлен, извощик, которого я подрядил из Елисаветграда, вдруг остановился и хотя я не видел ничего, кроме отдельных хижин их тростника и часовых, объявил мне, что тут и есть Николаев. Мне показались это тем невероятнее, что еще два года тому назад я слышал, что оказывается на Буге основали город, который будет носить имя Николаева. Что же могло быть естественнее, как предполагать и ожидать здесь домов и жителей.
В приказе кригс-комисару Плетневу значилось, что по прибытии в Николаев я должен явиться к бригадиру Фалееву. Ближайшее осведомление у часовых показало, что слова извощика были справедливы и что я действительно нахожусь в самом Николаеве. Более обстоятельная справка о том, где я могу найти больных солдат, и где отыскать дом бригадира, показала мне, наконец, что я должен ехать еще пять верст, чтобы найти тех людей, которые были виновниками моего странствования. Я тотчас же отправился в путь. Проехав почти полдороги, я увидел место, где находились помещения для больных и жил бригадир. Это место называлось “Богоявление” и состояло из 16 крытых тростником деревянных жилищ, устроенных наподобие госпиталей и из множества палаток и Татарских войлочных юрт. Сверх того, несколько жилищ были выкопаны в земле, едва выдавались из нея, но имели также своих обитателей.
На основании писем к прежнему моему начальнику кригс-коммиссару Плетеневу, я мог предполагать, что здесь находится уже много врачей: от них я охотно узнал бы о состоянии и положении больных, лечением которых я должен был заняться. Встретившийся мне какой-то Немец, котораго я просил указать жилище кого-нибудь из врачей, не мог ни в чем мне быть полезен, кроме того, что указал мне жилище аптекаря, которое, по его словам, находилось недалеко, на одном возвышении. Я отправился туда, но, говорю не шутя, я стоял уже на крыше искомаго дома, не подозревая, что под моими ногами могли жить люди, до тех пор, пока выходивший из отверстия дым и дверь, которую я приметил на склоне холма, не показали мне, куда надо идти. Я подошел к замеченной двери. Она открылась, и оттуда вышел небольшой сгорбленный человек.
Алексеев Ф.Я. Вид города Николаева 1799 г.
Это и был аптекарь. Мы удивились, увидав друг друга, и точно старались признать один другаго. Это действительно так и было: едва мы назвали себя по именам, как оказалось, что мы были уже знакомы десять лет тому назад, в Кронштадте. Он ввел меня в свое жилище, которое кроме темной прихожей состояло еще из двух отделений, из которых одно было отведено для его семейства, а другое под аптеку. Внутренность жилища соответствовала его внешности. Стены обмазаны желтою глиною, потолок сделан из плетенаго тростника, засыпаннаго землею, крошечныя окна с дрянными стеклами пропускали слабый свет во внутреннее пространство. Подобным же образом устроены и все остальныя жилища. Печальны были следствия житья в такой землянке, особенно для семейства аптекаря: едва я вошел в комнату, как увидел, что жена его и пятилетняя дочь находятся в последней степени чахотки.
Вскоре оне слегли. Распросам не было конца. Аптекарь разсказал мне, что вскоре после нашей разлуки он получил от начальства приказ открыть общественную аптеку в Иркутске и что из уважения к оказанному доверию ему нельзя было долго откладывать поездку, как ни было затруднительно с женою и малютками предпринять столь далекое и само по себе нелегкое путешествие. Он намеревался было обстоятельно рассказать мне о разных своих лишениях на пути в Иркутск, о том, как он все-таки счастливо прожил там три года и по какому случаю попал сюда в Богоявленье, но я заметил ему, что моя жена с ребенком в экипаже дожидаются на улице, и я должен, не теряя времени, явиться к бригадиру Фалееву и просить его о квартире для себя.
“У вас также жена и дочь?” спросил аптекарь. «В таком случае я жалею, что судьба привела вас в это злополучное место. Приведите вашу любезную супругу в нашу хижину; пусть она побудет у нас, покуда вы устроите свои дела и снова можете быть у нас”.
Неизвестный художник, г. Николаев 1841 год
Привезя жену в дом гостеприимнаго аптекаря, я отправился к бригадиру Фалееву, дом котораго мне пришлось искать недолго, потому что он отличался от прочих стенами, выкрашенными красною краскою и черепичною крышею. В бригадире я нашел дороднаго мущину, одетаго в зеленый камчатный халат, в голубой атласной обшитой черною каймою шапочке, на верхушке которой блестела серебряная весом в несколько лотов, кисть. Бригадир вооружен был длинною трубкою и занимался чаепитием, сидя на софе. Я счел долгом рекомендоваться ему, чтобы показать, как точно исполнил его приказ и поручить себя благосклонности господина бригадира.
До сих пор все шло хорошо, но когда я решился просить о квартире, на случай, если я долго останусь в Богоявлении, о квартире, без которой я, имея семейство, не мог существовать, он, с некоторым затруднением, отвечал мне, предлагая чашку чаю:
“Да, да! квартиру, любезный друг! Вот именно этим-то и не могу я служить вам. Две войлочныя палатки, которыя лежат еще в магазине, к вашим услугам, и вы ими можете обойтись, покуда я буду в состоянии отвести вам лучшее помещение”.
На прощанье господин бригадир дал мне совет относительно больных явиться к штаб-доктору Самойлову, который сообщит мне обстоятельныя сведения о предстоящих занятиях.
Мое пребывание в Богоявленьи продолжалось недолго. Число больных, которое я представлял столь значительным, вовсе не было таково и вполне могло удовлетвориться одиннадцатью врачами и хирургами. Я получил приказ отправиться в Николаев и там оставаться. По распоряженею Херсонской Адмиралтейс-Коллегии, несколько сотен человеке плотников, архитекторов и их помощников было командировано туда для постройки несколько уже лет тому назад проэктированнаго новаго города. Я и должен был находиться при этом, на случай могущих быть несчастий. Доселе ни одно человеческое существо не могло жить в этом месте, где в несколько месяцев возник город, который уже в первые годы своего существования обещал счастливое процветание и где теперь селятся люди всех стран.
Вокруг все было пусто. Единственныя живыя существа, которых здесь можно было встретить – были змеи. Хотя укушение их и не опасно, однако они были неприятны и страшны для людей тем, что проникали в жилища, плохо построенныя из тростника и досок. В нашу тростниковую хижину, в которой нам пришлось провести первую ночь по приезде в Николаев, наползло множество этих гадин. Хотя мы из предосторожности устроили постель на четырех высоких кольях, но это нисколько не помогло: змеи поднимались вверх, и почуяв, людей, с отвратительным шипением переползали через нас на другую сторону кровати и уходили. Постоянное отыскивание и истребление их в короткое время привело к тому, что во всем Николаеве нельзя уже было встретить их вовсе, или разве какую нибудь одну змею. Постройка новаго города шла вперед с изумительною быстротою: в тот год, когда я жил здесь, выстроено было более полутораста домов. Лес и другие строительные материалы доставлялись в изобилии на казенный счет по Бугу и продавались весьма дешево как чиновникам, так и другим лицам, желавшим здесь поселится. Только каждый строившийся обязан был строго сообразоваться с планом, по которому город должен был постепенно возникать. Число жителей, собравшихся из разных частей государства, доходило в 1789 г., когда я покинул Николаев, до двух с половиною тысяч.
Очаков
Во время пребывания в Николаеве я посетил незадолго пред тем прославившуюся крепость Очаков, которая отстояла всего на день пути от места моего жительства. Я видел следы ужасной трагедии, которую пережил Очаков вследствие жестокой осады и взятия приступом. Дома в городе были разрушены и лежали в грудах: только немногие из них могли служить убежищем для Русскаго гарнизона. Множество трупов убитых Турок, полусъеденных крысами, лежало под обломками домов. Колоссальные валы, окружавшие город, были со всех сторон разбиты и разсыпаны выстрелами Русской артиллерии. Вне города видны были также следы опустошения, которые в таком множестве представлялись глазам внутри злополучнаго Очакова. Вблизи и вдали от города валялись сотни лошадиных и человеческих скелетов, мясо которых, послужило пищею волкам и хищным птицам. По многим черепам, покрытым еще волосами, можно было ясно видеть, что они принадлежали осаждавшим.
Штурм Очакова. Гравюра А. Берга, 1791 г.
Описывая это, я имею перед своими глазами памятник жестокой осады, памятник, подаренный мне одним полковым хирургом из Русских, участвовавшим во взятии Очакова. Это случилось такими образом. Русские овладели уже городом и все, что не хотело сдаться добровольно, находило смерть под штыком победителей. Не смотря на то, ярость и отчаяние Турок были так неукротимы, что мущины и женщины, хотя сопротивление ни к чему не вело, стреляли в Русских из окон и из-за углов. Одна Турчанка, которой скоро предстояли роды, вероятно для того, чтобы спасти себя и своего ребенка, довольно смело выстрелила из пистолета в русского солдата, вошедшаго в ея жилище. Но пуля не попала, и женщина была убита на месте. Во время борьбы со смертью она родила живое и вполне выношенное дитя. Упомянутый полковой хирург, котораго случай привел в тот дом как раз во время этой сцены, взял из сострадания малютку на свое попечение. Но, несмотря на все заботы, младенец умер на третий день. Из него сделали скелет, тот самый, который мне подарил впоследствии хирург, и который я сберег до сего дня в память о нем и о своем пребывании в Очакове.
* * *
Наиболее популярное и цитируемое сочинение Э. В. Дримпельмана, известное как «Записки немецкого врача о России конца XVIII века» (оригинальное название – «Bescureеbuug meеner Reisen und der merkwurdigen meines Lebens»), в котором дается самое раннее описание недавно основанного г. Николаева, а также г. Очакова, который Э Дримпельман посетил через несколько дней после его взятия российскими войсками в декабре 1788 г. опубликовано в 1813 году. В его записках достаточно ярко и живо дана характеристика строителя г. Николаева М.Л. Фалеева, упоминаются имена врачей, служивших в Витовском госпитале. По мнению известного николаевского краеведа Ю.С. Крючкова, события, связанные с пребыванием Э Дримпельмана в Николаеве и описанные им в «Записках», относятся к 1789 г., а не к 1788 г., как это указано у автора. Впервые такую мысль высказал еще в конце ХІХ в. известный украинский историк Д. Багалей.