Александр Витальевич Финогеев
Рассказы и очерки из книги "По местам стоять"
Как это всё начиналось
Приближался Новый 1998 год.
Приближалось моё увольнение в запас.
И вступить в новую, почти неизведанную, до отрыжки перенасыщенную демократией и анархией гражданскую жизнь надлежало твердо, по-мужски, не шарахаясь из стороны в сторону.
Я спешил домой, напичканный свежими знаниями по рефлексотерапии, которые впихнула в меня старая добрая Военно-медицинская академия на кафедре нервных болезней.
С каждым стуком колёс поезд отдалял меня от безумно любимого мною Санкт-Петербурга, неотвратимо сокращая расстояние до Николаева – города славных корабелов. Впереди – долгожданная встреча с семьей, что после долгой разлуки неизменно вызывает в груди смешанные чувства.
В это утро я поднялся необычайно рано.
Мои соседи по купе: инженер из проектного института, едущий спасать рушащееся Николаевское кораблестроение, и двое молодых людей, выходящих где-то под Харьковом, мирно спали.
Осознав, что сон уже не вернуть, я встал, умылся, позавтракал и достал из сумки купленную ещё в Питере книгу А.Покровского «Расстрелять». Её мне порекомендовал Слава Жуков, в прошлом слушатель военно-морского факультета всё той же Военно-медицинской академии.
«Да, – недоверчиво подумал я, – для мальчика, только начинающего или, точнее, только собирающегося начать свою службу, флотские байки, может быть, и интересны, но для меня…»
Постепенно я начал задыхался от смеха. А поскольку будить соседей явно не хотелось, я тихо стонал в подушку. Слезы застилали глаза.
Я читал слово и пять минут бился в истерике. И так после каждой фразы. Окружающая среда померкла. Я снова был по уши погружен в кораблядскую жизнь.
Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг я понял, что за мной из-под одеяла наблюдают испуганные глаза инженера. Вероятно, в тот момент мой вид действительно не внушал доверия. Ночью, а поезд уходил из Питера ночью, в купе сел нормальный моряк-офицер с признаками интеллигентности (не от слова «телега») на лице, а утром его скосоёбило, «крышу» оторвало напрочь.
Инженер судорожно трясся, опасаясь моего перехода в депрессию и своего, в скором будущем, расчленении.
Я решил его успокоить.
– Простите, как вас зовут?
– Лев Моисеевич.
– Лев Моисеевич! Прекрасно понимаю, о чём вы сейчас думаете. Но, так сказать, в целях прояснения ситуации, вот, – и я протянул ему книгу, – прочтите это.
Инженер недоверчиво раскрыл ещё пахнущий типографской краской томик, натянул на огромный нос очки в тёмной роговой оправе и стал шевелить губами.
Наконец, его лицо потеплело. Стало раздаваться хрюканье.
От нечего делать я вышел покурить.
Вернувшись в купе, моим глазам открылась уже совсем иная картина. Лев Моисеевич умилённо лежал на спине. Его рыхлые щеки расползлись по высоко приподнятой подушке, а живот вместе с одеялом конвульсивно дёргался. На меня он не обратил никакого внимания.
– Ну, как? – спросил я, нахально забирая у него книгу, понимая, что сам он её отдавать не собирается.
– Я ещё полистаю. Ладно? – без ложной скромности заявил он. – А вы и дома начитаетесь.
От подобной наглости я аж поперхнулся.
Зачатки интеллигентности тут же завяли.
– Вот это уж нет! Вернётесь в Питер, купите и будете читать. Хорошо?
Он втянул щёки и насупился.
Больше мы с ним не разговаривали. А я снова погрузился во флотскую жизнь…
В моем доме «Расстрелять» прочитали все. Даже жена. Но, видимо, я в своей флотской жизни столько начудил сам, что новые истории не вызвали у неё ожидаемого эффекта.
И вот как-то за ужином мой старший сын, Пётр, говорит:
– Папа, а ты ведь тоже очень интересно рассказываешь о своей службе. Не попробуешь всё это изложить на бумаге? Вдруг получится? Чем чёрт не шутит?
Ну, я и попробовал.
И нигде почти не соврал.
И вот что из этого получилось.
Ведь всё это было, или могло бы быть.
Может, фамилии чьи изменил.
А если в одном из героев ты узнал себя, мой дорогой читатель, не переживай, это вовсе не ты, а человек из соседней части, с соседнего корабля. Таких, как ты, везде хватает. Ведь у нас с тобой в те дни в морях дороги наши были...
Военный врач, капитан 2 ранга А.В. Финогеев
Природная находчивость
Югославский город Дубровник встретил моряков-черноморцев цветом многочисленных садов, теплой солнечной весенней погодой и каким-то чужим, но приятным запахом – запахом Адриатики, смешанным с ароматом бурно цветущей растительности.
Встреча с землёй для моряка всегда праздник, а если эта земля ещё и чужая, то к этому присоединяется какое-то чувство таинственности.
Но русский моряк и в чужом порту осваивается очень быстро. Природная скромность, сочетающаяся с такой же природной распущенностью, позволяет ему быстро пойти на контакт с любым человеком.
Боевая служба приближалась к концу. Оставалось каких-то полтора-два месяца, и легендарный Севастополь примет уставших от службы и скитаний защитников Отечества. Поэтому запасы спирта только у командира и доктора. Все иные находились на голодном пайке.
Но после первого же схода на берег вечером на глаза стали часто попадаться веселые мичмана.
Купить спиртное в магазине они бы себе не позволили. Во-первых, скупы от природы, а во-вторых, стоило оно непозволительно дорого для нас всех.
– Откуда?
Этим активно заинтересовались все. Ведь выпить для русского, все равно, что богомольному перекреститься.
Первым благую весть принес начальник РТС Эдуард Хайкин, он же внештатный разведчик корабля.
– Мичмана нашли спирт в аптеке. Стоит он там очень дешево.
Ну, какой европеец додумается купить спирт, чтобы его выпить. Это только у нас «шило» является эталоном всего спиртного.
Скоро во всех аптеках Дубровника кончились запасы драгоценного зелья – он весь перекочевал на наш корабль.
Служба продолжалась. Жизнь била ключом.
И за дверьми кают снова слышались громкие голоса.
Доктор Финогеев в рабочем кабинете...
Жизнь как она есть
Служба в должности флагманского врача Николаевской бригады была, поначалу, как-то не привычна.
Каждый день ты, как белый человек, идёшь домой.
И нет никаких выходов в море, авралов и построений, приборок, штормов и штилей.
Служба с утра до вечера. И всё.
Ну, чем не рай!
Я снова, как в молодости, но уже медленно и с чувством собственного достоинства, иду по улице Садовой, где мне до получения квартиры дали в семейном общежитии комнату.
Прекрасная погода. Прекрасное настроение. И вообще, жизнь прекрасна, без всякого удивления.
Я подхожу к дому.
С балкона второго этажа свисают три пары моих джинсов. Это жена без меня затеяла стирку. Причём эти джинсы так удачно висят, что если хорошо подпрыгнуть, то их достанешь.
– Как бы не сперли. Надо снять, – подумал я, входя в подъезд
А дома меня уже ждут.
На столе дымится картошка, котлеты и ещё что-то вкусненькое.
Этот нескончаемый разговор меня усыпил, и я совершенно утратил бдительность.
Ложась спать, жена сказала:
– Саша, пойди на балкон, сними джинсы.
Я вышел и закурил сигарету.
Веревки были пусты.
– Их уже сняли. За нас.
Слезы, крики, упреки в адрес города, породившего этих ублюдков.
– Галя! Они почти не виноваты. Это ты их спровоцировала, так низко повесив брюки.
Но… переубедить женщину, равно как и понять её так же невозможно, как невозможно представить бесконечность Вселенной.
А джинсы жаль. Они больших денег стоили.
Книга А. Финогеева "По местам стоять"
Золотые яблоки
Отпуск подходил к концу, когда моя милая тётушка Рита, беспокойная душа, решила дать мне в дорогу яблок.
И как я ни упорствовал, какие доводы ни приводил, что, мол «мы живём на юге, и всего у нас предостаточно», что, мол «возвращаюсь я не прямым поездом, а с пересадкой, и как я по вокзалу буду метаться с этим грузом» – всё было бессмысленно.
В итоге фрукты ссыпали в невероятно огромный ящик. На машине меня отвезли на вокзал и посадили в поезд.
Без особых приключений прибыли в Харьков.
Носильщик культурно предлагает свои услуги, воспользоваться которыми считаю за счастье.
Трудность и тревога наступает у кассы, где нужно закомпостировать билет на Николаев. А это только перед приходом поезда.
И вот билет на руках.
До отправки ровно тридцать минут. Надо шевелиться.
Забираю поклажу из камеры хранения и как лосось во время нереста начинаю метаться по перрону в поисках носильщиков. Но их будто след простыл.
До отправки остаётся почти что десять минут.
Уже понимаю, что если я сам потащу злосчастный груз, то однозначно не успею. И вдруг счастье само идёт на меня. Правда, такое пьяное, что не оно должно нести, а я его. Бросаюсь к его нетвердым ногам. Заискивающе гляжу в глаза.
– Десять.
– Что «десять»?
– Десять рублей, иначе не понесу.
Несмело ропщу, но выхода нет – отправление через пять минут!
– Понесли.
Успели как раз вовремя. Проявив несвойственное для данной категории благородство, носильщик заносит ящик в купе. Ух! Можно вздохнуть спокойней! Поезд мчит меня на юг.
По прибытию ловлю такси и наконец-то приезжаю домой.
Как выяснилось позже, фрукты в городе были по семь копеек.
То есть за потраченные на их перевозку деньги я бы мог запросто купить на месте полтора центнера.
А так эти двадцать привезенных от тётушки килограмм яблок автоматически превратились в золотые.
Первое знакомство с флотом
Закончены экзамены, и первый курс остался в прошлом.
Ещё пять лет, и на плечах засверкают звезды!
А пока впереди лишь корабельная практика на Северном флоте.
Поезд Ленинград–Мурманск мчит нас на первую встречу с нашим «светлым» будущим. За окнами мелькают сказочные картины северного пейзажа Карелии. Они изумляют и зачаровывают.
Столица Северного флота, Полярный, встретила нас осенней сыростью и моросящим дождём, не смотря на то, что лето было в самом разгаре.
Изобилие бескозырок и булыжников резко подчеркивало грань между красотами Северной Пальмиры и тем городом, куда нас привезли. Хотя и в нём тоже просматривалась жизнь (тогда мы ещё не отделяли службу от нормальной человеческой жизни). Здесь даже была своя гордость – стадион, чуть ли не вручную выдолбленный в скалах.
Наш 11-й взвод, а это 25 человек, разместили на минном заградителе «Сухона» – корабле старом и потому выходящем в море лишь по великим праздникам.
Для экипажа мы, естественно, являемся балластом. Не в плане, конечно, лишнего рта (кормили тогда на флоте очень даже хорошо), а потому что всем мешаем. Чтобы никому не докучать, мы целыми днями околачивались вокруг трубы, где было тепло, играя в карты и травя анекдоты.
О нас вспомнили, лишь когда до окончания практики оставалась неделя.
Будущих медицинских светил выгнали на причал и заставили стирать орудийные брезентовые чехлы, поскольку «Сухона» должна была идти в Мурманск на День Военно-Морского флота, до которого оставалось как раз две недели.
Погода совсем не располагала к труду – моросил мелкий дождь, с моря дул пронизывающий ветер, а тучи плыли так низко, что цеплялись за бескозырки.
Корчагинский энтузиазм в наших глазах явно не просматривался.
Получив щётки, стиральный порошок и вооружившись пожарным шлангом, мы приступили к трудовой деятельности. А так как нас было достаточно много, то мы явно мешали друг другу.
Это открытие первыми сделали мы с Вовой Коротаевым.
– Володя! Что тут мокнуть? Пойдем тихонечко на КПП, поиграем в бильярд. Нас не заметят.
И моя идея воплотилась в жизнь.
Мы до обеда прекрасно провели время в тепле и под крышей, но когда пришли в столовую, оказалось, что «хитро-сделанными» были не только мы – нам «по дружбе» оставили два огромных чехла, которые мы не просто должны, а обязаны были постирать до конца дня.
И вот мы с Коротаевым снова на пирсе. Дождь, как назло, усиливается. Настроение далеко не праздничное. Все у теплой трубы, а мы мокнем.
Круглое лицо Владимира сморщилось и напоминает куриную задницу. Я, наверное, выгляжу не лучше.
Он трёт брезент щёткой, а я орошаю его из брандспойта.
Скоро всё это нам, определенно, надоедает:
– Вовик, давай я их хорошо намочу, на мокром грязи не видно, а пока они высохнут, мы уже уедем.
Мысль понравилась. И вода в изобилии полилась на расправленные чехлы.
Вдохновенно занятые этой процедурой мы не заметили, как на бак корабля вышел Женя Ковлер, с которым мы не только учились, но и жили в одном кубрике. Он, облокотившись на леера, стал весело рассуждать о нашей незавидной доле. Такое открытое издевательство нам жутко не понравилось.
Я нажимаю ручку брандспойта до предела и направляю супермощную струю прямо на Ковлера.
Увлеченный жаждой мщения, я не обращаю внимания на то, что моя струя идёт по борту «Сухоны». Причём далеко не так, как хотелось бы.
В это время служивший на минном заградителе мичман, который почему-то всегда находился в состоянии сильного похмелья, решил выглянуть из иллюминатора и оценить обстановку за бортом. И тут мощная струя воды ударила его в пьяную рожу. Причем удар был такой силы, что мичманское тело отбросило к другой переборке, а каюта на четверть наполнилась водой.
Но всё это я видел лишь боковым зрением. Главной целью для меня оставался Ковлер, напрасно пытающийся, скользя по мокрой палубе, скрыться от возмездия – мощный поток воды настиг и ударил его в сутулую спину. К тому же Ковлер ещё зацепился ногой за якорь-цепь и, к нашей великой радости, со всего маху грохнулся на палубу.
Вечером было построение.
За нерадивость к службе и нетоварищеское отношение к сослуживцу мне дали три наряда вне очереди, которые я отрабатывал, драя пайолы щеткой в трюме.
