Альберт Васильевич Вербец
"Нерекомендованный Вербец"- Творческий вечер А.В. Вербеца. г. Николаев 21 апреля 2015 г.
Экипаж «Летучего голландца»
Трагикомедия в двух частях
Действующие лица:
Климов.
Лена.
Козловский.
Рыбонька.
Войтюк.
Чичко.
Вельтман.
Вера.
Дядя Юра.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Квартира Климовых. Гостиная, спальня, кухня. Видна входная дверь с небольшим коридорчиком. У хозяйки дома Лены Климовой день рождения. Квартира празднично убрана. Повсюду шутливые надписи: «Красивую, милую, страстную -- мы любим Елену Прекрасную», «В горниле счастья и труда сияет пусть твоя звезда!», «Уголок забвения и нелогичной аргументации»...
В гостиной возле почти накрытого стола томятся без дела Климов и Войтюк. На кухне хлопочут Леночка и Чичко. Идут последние приготовления к торжеству.
Климов. Давайте перекусим, Семен Данилович, пока все соберутся?
Войтюк. Неудобно.
Климов. Пустяки!
Войтюк. И потом, я пообедал.
Климов. Я же Вас не обедать приглашаю. Так – по чуть-чуть.
Войтюк. Нет, нет! Спасибо. У меня в последнее время совсем пропал аппетит.
Климов. Вы как хотите, а я, пожалуй, перехвачу чего-нибудь. Закрутился сегодня с этим днем рождения – даже не позавтракал. (Берет со стола ломтик колбасы, хлеб.)
Войтюк. Вы извините, что мы вот так, без приглашения. Сидишь, сидишь дома в четырех стенах... Иногда просто волком завыть хочется.
Климов. Да что вы, Семен Данилович?! На день рождения не приглашают. Кто хочет, тот и приходит. К тому же в институте ходили слухи, что вы будете завотделом. Больше вроде бы некому было. А приглашать начальство на семейные праздники как-то неудобно...
Войтюк. Некому было? Что, теперь появилась еще кандидатура?
Климов. Вы разве не в курсе? Генке Таня, секретарша Почикаева, звонила. Сегодня на совещании кандидатуру Козловского вроде бы утвердили. Это пока еще не официально, конечно, но Таня зря не станет звонить.
Войтюк. Позвольте... Не понимаю...
Климов. Генка – завотделом! Каково, а? Давайте еще по бутерброду?
Войтюк. Ешьте, ешьте...
Климов берет еще один бутерброд.
Климов. Если б мне неделю назад сказали, что Генка будет моим начальником... Вместе учились, ничего особенного в смысле... (Показывает на голову.) И вдруг...
Войтюк. Когда же успели переиграть? Еще вчера меня вызывали...
Климов. Взвесили, прикинули... Он, конечно, парень хваткий. Такой не пропадет.
Войтюк. Так, так...
Лена (из кухни). Леша, иди открой, пожалуйста, зеленый горошек.
Климов. Иду... (Войтюку.) Простите. (Идет в кухню.) Где он?
Лена. Вот. (Подает ему банку.)
Климов. Почему-то Генки с Рыбонькой долго нет.
Лена. Сейчас придут.
Климов. Он, как девица красная, всегда опаздывает.
Чичко. Опять женщины виноваты! Я, например, всегда стараюсь быть точной. И никогда не понимала девиц, которые опаздывают на свидания.
Климов. А я понимал.
Лена. Да, уж ты – конечно. (Чичко.) Я всегда опаздывала. Специально. Иногда даже приду на свидание пораньше, спрячусь и наблюдаю. Знаете, как интересно?
Чичко. Смешная ты, Леночка.
Климов (открыл банку). Вот и все.
Лена (мужу). Включи магнитофон.
Климов. Сейчас. (Идет в спальню к магнитофону.)
Чичко. Леночка, я, конечно, не вправе тебя учить, но ты ведешь себя, как девочка.
Лена. Это же прекрасно, Валентина Ивановна, в двадцать семь лет оставаться девочкой.
Чичко. Ты понимаешь, о чем я говорю.
Лена. Не понимаю.
Чичко. Если бы я только одна, – весь институт об этом говорит.
Лена. Ой, Валентина Ивановна, глупости все это! Мало ли что говорят у нас в институте!
Чичко. Смотри сама, Лена. Сереже отца никто не заменит.
Лена. Валентина Ивановна, солнышко. Я вас очень люблю, но... Не надо.
Чичко. Леночка, наверное, я просто старая дура. Намаялась за свою жизнь, вот и... Прости меня.
Лена. Ну что вы?.. Я понимаю... Надо к Сереже сходить. Посмотреть, как он там.
Чичко. Спит он уже, наверное. Только разбудишь своим звонком.
Лена. У меня ключ есть. (Идет к двери.)
Климов (из спальни). Лена, ты куда?
Лена. К дяде Юре. На Сережку посмотрю. (Уходит.)
Войтюк (выходит в кухню). Ты слышала? Козловского назначают завотделом, – это вместо меня!
Чичко. Кто тебе сказал?
Войтюк. Климов говорит, что Таня сегодня звонила Козловскому, поздравляла.
Чичко. С чем?
Войтюк. С назначением.
Чичко. Сплетница твоя Таня. Позавчера тебя поздравляла, сегодня Козловского...
Войтюк. Сегодня совещание у Почикаева было. Там вроде бы решили.
Чичко. Не слушай ты никого. Тебе ведь сам Почикаев намекал. И Елизаров вчера звонил. Что ты взвился-то?
Войтюк. Тоже мне – нашли руководителя! Работает всего каких-то четыре года, а уже... Делец!
Чичко. Успокойся. Завтра все выясним.
Войтюк. И так все ясно. Простить мне не могут, что я воздержался тогда на собрании... (Касается рукой щеки.) Даже зубы заболели.
Чичко. На каком собрании?
Войтюк. Ну, когда убирали Теплякова. И надо мне было связываться!..
Чичко. А ты почаще воздерживайся.
Войтюк. Правильно! Учить дурака нужно, учить. Мало меня жизнь трепала, так нет – полез, совесть заговорила. Теперь расхлебывай!
Чичко. Ты как маленький. Три года прошло. Забыли уже об этом.
Войтюк. Они забудут, жди.
Чичко. Кому ты нужен? Подумаешь – воздержался.
Войтюк. Ты не понимаешь. Это дело такое... А, ладно! Пойдем домой.
Чичко . Лучше ничего не придумаешь?
Войтюк. Не хочу я тут сидеть с этим... Еще вообразит... Пошли. (Идет к вешалке.)
Чичко. Никуда я не пойду. И тебя не пущу.
Климов (входя в прихожую). Куда вы, Семен Данилович?
Войтюк. Домой.
Лена (входит). Что вы тут столпились?
Климов. Да вот, Семен Данилович собрался уходить.
Лена. Куда?
Войтюк. Домой. Неудобно нам.
Лена. Так нельзя, Семен Данилович. Только пришли... Я вас не отпущу.
Войтюк. Извините нас, Леночка, но нам, право, несколько затруднительно пировать с начальством. Это не в моих правилах.
Лена. Какое начальство?
Войтюк. Собираясь к вам, мы не знали, что Геннадия Моисеевича назначают...
Лена. Его еще не назначили. Еще, может быть, вас назначат.
Войтюк. Не шутите, Леночка.
Лена. Я не шучу. Пока это только разговор вокруг назначения. И, в конце концов, какое это имеет значение?
Войтюк. А-а-а... Это как посмотреть. Явились без приглашения. Из меркантильных соображений. Знаете, как у нас подадут?
Климов. К нам ведь, а не к Генке.
Войтюк. Козловский ваш старый друг. День рождения, вино, – есть возможность побеседовать с ним, так сказать, накоротке...
Лена. Чепуха какая!
Войтюк. Возможно. Но я не хочу никому давать повода говорить обо мне в таком духе.
Лена. Не надо никого бояться.
Войтюк. Я не боюсь. Но я терпеть не могу этих... тихих деловых разговоров.
Климов. Да не слушайте вы никого. Пусть треплются. Пойдемте в комнату.
Все проходят в гостиную.
Лена. Садитесь и ничего не выдумывайте.
Войтюк. Вы не знаете жизни, Лена. Люди сейчас... Ну, хоть бы капельку подобрели друг к другу. А то ведь слова в простоте нельзя сказать. Улыбнутся, поддакнут и тут же на заметочку возьмут. Перевернут, переврут...
Климов. Надо поменьше внимания на это обращать.
Войтюк. Пробовал, да что толку. К людям с открытой душой, они же... Да что там далеко ходить! Сами говорите: все думали – я буду завотделом. Все к этому шло. Так нет! Кто-то где-то замолвил словечко, будьте уверены. И вот так всю жизнь.
Звонок в дверь.
Лена. Наконец-то!
Лена и Климов идут открывать дверь.
Войтюк. Вот и начальство явилось! Новоиспеченное.
Чичко. Сеня, это ведь еще не точно. И, пожалуйста, никаких сцен.
Лена открывает дверь. Входят Козловский с женой. Цветы, подарки, поцелуи.
Козловский. Ленка, разве можно так? Ослепила!
Лена. Опять издеваешься?
Козловский. Рыбонька тебе этого не простит.
Рыбонька. Сегодня ее день. Она обязана быть первой.
Козловский. Лена, ты прелесть сегодня!
Лена. Только сегодня?
Рыбонька. Мы тебя поздравляем.
Лена. Спасибо!
Рыбонька. Кстати, по-старославянски прелесть — очень неприличное слово.
Козловский. Какое?
Рыбонька. Неприлично говорить. Но ты, Леночка, прелесть в лучшем смысле этого слова.
Климов. Пойдемте в гостиную.
Рыбонька. Дайте мне привести себя в порядок. (Идет в ванную.)
Козловский. Надеюсь, не пройдет и часа, как ты будешь в порядке?
Рыбонька (из ванной). Не надейся.
Лена, Климов и Козловский проходят в гостиную.
Климов. По-моему, теперь можно садиться за стол.
Козловский. Семен Данилович тоже здесь? (Чичко.) И Вы? Очень приятно. Каким ветром?
Войтюк. Видите ли, Геннадий Моисеевич...
Лена. Я их пригласила, а что?
Козловский. Да нет, я рад.
Войтюк. Мне думается, у нас с Геннадием Моисеевичем всегда были самые теплые отношения.
Козловский. Я в последнее время стал частенько задумываться над проблемой практического использования тепла дружеских сердец. Сколько энергии пропадает.
Лена. Шутки Цезаря можно записывать?
Козловский. Не можно, а нужно. Только если уже записывать, то золотом. И на мраморе.
Климов. На такие шутки золота не напасешься.
Козловский. А ты по сусекам, по сусекам поскреби... Да, мне никто не звонил?
Лена. Нет. Еще не звонили.
Рыбонька (появляясь). Можно начинать.
Лена. Садитесь, кто где хочет.
Рассаживаются.
Чичко (Рыбоньке). Батюшки, какая роскошь!
Рыбонька (поправляя платье). Это парча. Как будто из алмазов сшито, правда?
Козловский. Рыбоньку, пожалуйста, за отдельный стол. Чтобы никто не поцарапался.
Рыбонька. Оно совсем не царапается. Погладь.
Козловский. Я успею.
Рыбонька. Я хочу, чтобы ты меня погладил.
Козловский. Рыбонька, что с тобой? «Или я тебя не холю?»
Рыбонька. Погладь.
Козловский. Пожалуйста. (Гладит жену.)
Лена. Мужчины, разливайте! Леша!
Климов. Да, да... Сейчас!
Войтюк. Можно, шампанское я открою?
Климов. Пожалуйста, Семен Данилович.
Войтюк. Говорят, это целая наука. Я решил овладеть. (Открывает.)
Пробка и часть содержимого бутылки бьет в потолок.
Рыбонька (отряхиваясь). О господи!
Войтюк. Это к счастью.
Козловский. Возможно, но, говорят, лучше бить посуду. (Разливает шампанское.) У меня тост. (Звонок.) Это мне!.. (Идет открывать.)
Козловский. Кто бы это так вовремя?
Лена открывает дверь. Врываются Вельтман с цветами и коньяком и Вера с гитарой. Обнимают Лену, дарят цветы и, не раздеваясь, проходят в гостиную.
Лена. Да вы разденьтесь сначала.
Вельтман. Спокойно! (Ставит на стол бутылку коньяка.) Быстро бокалы! (Настраивает гитару.) У нас тост!
Козловский. Какой нюх! С таким божьим даром можно не работать.
Вера. А мы работаем только для удовольствия.
Вельтман. За ради удовольствия видеть вас, Геннадий Моисеевич.
Козловский. Особенно Вера?
Вельтман. Вы разве не замечали? Она души в вас не чает. Не красней, не красней, Вера, здесь все свои.
Вера. Я не краснею.
Рыбонька. Это от мороза.
Вельтман. От мороза люди белеют, Римма Ксенофонтовна. Это от любви.
Вера. Никого я не люблю.
Вельтман. А надо бы. Начальство надо любить.
Вера. Я его уважаю.
Козловский. Как человека или как специалиста?
Вера. Как личность.
Козловский. Спасибо, Вера. За мной не пропадет.
Рыбонька. Придется на обед ее приглашать.
Вельтман. Она на диете, к сожалению.
Вера. На какой диете?
Вельтман. Нет? Извини.
Козловский. Тогда нужно пригласить.
Вера. Да что вы, на самом деле?!
Вельтман. Спокойно, Вера. Вдохни поглубже. И!.. (Увидел плакат.) Прекрасно! Это будет эпиграфом. Итак: «Красивую, милую, страстную – мы любим Елену Прекрасную». (Берет аккорд и вместе с Верой поет.)
У девочки Лены праздничные стены,
На столе закуски и друзей круг узкий.
Лена при наряде, а вокруг все рады, –
Это, без сомненья, день ее рожденья!
Властвуй же над нами синими глазами.
Очаруй сознанье милым обаяньем.
Верное оружье – Брови-полудужья
И впридачу средство – Женское кокетство!
И еще событье: Мы ведь монолитней.
Шеф у нас сменился. Новый появился.
Поскорее находи к подчиненным дверцу,
Но глазами не гляди – зорко только сердце!
Стынет в рюмке водка. И взирает робко
На спиритус вини трезвенник наш Климов.
Нечего стесняться, букой притворяться, –
Пей вино хмельное. Праздник!.. Нынче! Вдвое!
Аплодисменты.
Рыбонька. Хорошо! Честное слово, молодцы!
Войтюк. Это же надо...
Лена. Спасибо, ребята.
Вельтман. Пожалуйста... Выпьем? (Наливает себе и Вере.)
Вера. Мне немножко.
Вельтман. Только давай без... этого.
Вера. Нет, я выпью, выпью...
Чичко. За тебя, Леночка. (Все пьют.)
Вельтман. Вот так. А теперь можно и раздеться.
Вельтман и Вера снимают пальто в прихожей.
Чичко. Я бы на вашем месте переписала слова и подарила их имениннице.
Рыбонька. А мы все подпишемся.
Козловский. Только не рано ли меня воспевать стали? Еще сглазите.
Климов. Почему ты думаешь, что это тебя?
Козловский. Как?
Климов. Может быть, это относится к Семену Даниловичу.
Козловский. Все может быть. Поторопились барды.
Вера. Поэт обязан опережать время.
Войтюк. Только не придворный. А то ведь и до беды недалеко.
Вельтман. А мы не боимся. Кормильца и надежу денно и нощно воспевать будем, живота своего не щадя.
Войтюк. С условием, что живот будет наполнен?
Вельтман. Логично. Кстати, вот и закуска. Наполним животы, Семен Данилович?
Войтюк. Нет уж, спасибо. За доброту, за ласку...
Козловский (одной Вере). Вера, ты ведь рядом с Таней живешь?
Вера. С секретаршей? Да.
Козловский. Ты после работы ее не встречала?
Вера. Нет. Она на совещании стенографирует.
Козловский. Что они там так долго сидят?
Войтюк. Мы, пожалуй, пойдем. (Встает.)
Лена. Семен Данилович!
Войтюк. Леночка, нам пора. Поздравили, пора и честь знать.
Лена. Нет, нет. Никуда вы не пойдете.
Войтюк. Мы, старики, для песен уже устарели. Только стеснять вас будем. Веселитесь без нас.
Вера. Вы на нас обиделись?
Козловский. На них грешно сердиться, Семен Данилович. Это еще лаборанты. Научились зубоскалить и думают, что уже все постигли. Мудрецы. Будьте к ним снисходительны. Мудрецы в таком возрасте на все смотрят свысока. И чем глупее, тем выше. Переломный возраст.
Лена. Садитесь, Семен Данилович.
Войтюк садится.
Давайте я за вами поухаживаю. Что вам положить?
Войтюк. Леночка, я не ребенок.
Вельтман. Откуда вы взяли, что мы о Геннадии Моисеевиче пели? У нас там ничего конкретного. Дайте гитару.
Лена. Никаких гитар.
Козловский. Проехало. (Встает.) Давайте так договоримся: сегодня никакого начальства и никаких подчиненных. Никаких чинов. Будем уважать друг в друге только человеков.
Чичко. Уважать друг друга нужно не только сегодня.
Козловский (Чичко). Я вас уважаю. (Войтюку, шутливо.) А ты меня уважаешь?
Войтюк (улыбаясь). Вы же знаете, как я к вам отношусь.
Козловский. И я к вам отношусь также прекрасно.
Войтюк. Спасибо.
Козловский. Ну вот. Давайте в таком разе почеломкаемся.
Войтюк. Зачем же?
Козловский. Семен Данилович, обижаете.
Войтюк. Нет, я в принципе не против...
Целуются через стол.
Козловский. Как положено.
Целуются.
По русскому обычаю.
Целуются.
Вот так...
Вера. Я предлагаю тост за Семена Даниловича. Прекрасного инженера и очень хорошего человека.
Все. Ура-а-а!..
Войтюк. Зачем так?.. Я ничуть не лучше других...
Чичко. Не прибедняйся, Сеня. Мне лучше знать. Спасибо вам, ребята. (Пьет.)
За ней пьют все.
Лена. Вот и хорошо. Закусывайте, а то опьянеете.
Вельтман. Я, когда сегодня в институте узнал про заседание, сразу к Тане. Она сама ничего не знает...
Лена. Давайте не говорить о работе. Надоело. И так каждый день работа, работа... Сегодня мой день рождения!
Чичко. Леночка, милая моя... Сегодня твой день рождения. Конечно. А праздник и у меня тоже... Вы еще не понимаете. Вы все такие молодые. Вам легко. Легко жить, легко принимать радости, беды. И вы, как бы вам сказать... Не равнодушны, нет, а... Не знаю, как сказать, чтобы вас не обидеть нечаянно. Понимаете... Вы легко прощаете – это хорошо. Но зачем же походя обижать? Мы, старые люди, очень мнительны, ранимы... Я не говорю ни о ком конкретно, избави Бог, да и вообще, может быть, ерунду говорю, но очень хочется на старости лет внимания. Пусть мы его и не все очень заслужили. Пусть вам кажется, что и недостойны мы его вовсе. Но что вам стоит? Будьте помилосерднее к нам. Ведь... Если бы нас не было, то и вы откуда бы взялись?
Лена. Валентина Ивановна...
Чичко. Нет, нет, поймите меня правильно. Я не жалуюсь... Я сбилась... Я говорила: у меня сегодня праздник. Это правда. Правда, потому... Сейчас... Я не помню, когда последний раз... пили за Сеню. И это... нам подарок. Это... Хочется после этого еще... немножко пожить.
Лена. Не надо так...
Чичко. Сегодня мне... хочется плакать почему-то... Ваше внимание... Признайтесь, вы ведь и не ждали благодарности? Полушутя, чуточку даже с иронией, выпили за нас...
Лена. Они иначе не умеют. У них такая форма общения.
Чичко. И не надо. Не в форме, в конце концов, дело. У каждого поколения свои привычки. Вы – совсем другие. Умнее, образованнее. Нам завидно чуть-чуть. Как там у вас? «Зорко только сердце»? Шутя придумали. Чтобы так сказать, нужно иметь его. Сердце.
Вера. Это не мы. Это до нас придумали.
Чичко. Спасибо вам. За ваши сердца. Пусть они всегда будут у вас зоркими. (Наливает себе рюмку и пьет.)
Лена. Валентина Ивановна, дайте я вас расцелую. Какая вы умница! (Целует Чичко.)
Козловский. Вы нам льстите, Валентина Ивановна.
Чичко. Никому я не льщу. Вы хорошие, нормальные ребята. С вами можно жить.
Вельтман (наливает себе). За жизнь? (Пьет.) Валентина Ивановна, мы с вами соп... споёмся.
Рыбонька. Мальчики! Давайте вспомним нашу студенческую. Давно мы ее не пели.
Климов. А что? Тряхнем стариной!
Козловский. Слова уже перезабыли...
Рыбонька. Ничего. Ленка, иди сюда, ближе.
Климов (подает Козловскому гитару). Давай!
Козловский. Подожди. Дай вспомнить... Ага! (Подстраивает гитару.)
Рыбонька (Чичко). Это у них курсовой гимн был. «Летучий голландец». Сами сочинили.
Козловский. П о е х а л и.
Начала Козловский почти не помнит, и поют только Климов и Рыбонька, которые, несмотря на всю одержимость, укротить мелодию не могут. Впрочем, они этого не замечают.
Кто сказал, что песня наша спета,
Пусть поменьше треплет языком.
Экипаж летучего корвета
Не накроешь траурным венком.
Припев подхватывают Козловский и Лена.
Никому за нами не угнаться!
Ни к чему нам дьяволы и боги!
Морякам «Летучего голландца»
Были б ветер, парус и тревоги!
Рыбонька. Все помогайте!
Все подхватывают.
Никому за нами не угнаться!
Ни к чему нам дьяволы и боги!
Морякам «Летучего голландца»
Были б ветер, парус и тревоги!
Запев поют Климов, Рыбонька, Лена и Козловский.
Океан в сомненьях пенных бьется.
Слабый топором уходит вниз.
Если вдруг фортуна отвернется,
Крепче за штурвал, моряк, держись!
Рыбонька. И!.. Все.
Никому за нами не угнаться!
Звенит звонок, но его никто не слышит.
Ни к чему нам дьяволы и боги!
Морякам «Летучего голландца»
Были б ветер, парус и тревоги!
Продолжает звенеть звонок. Лена бежит к двери.
Козловский. Кто там еще?
Климов. Понятия не имею.
Войтюк. У нас сегодня прямо-таки слет молодых дарований.
Козловский. А что вы думаете!
Лена открывает дверь. Входит дядя Юра.
Лена. Что, Сережа проснулся?
Дядя Юра. Спит. Но вы тут очень уж громко...
Лена. День рождения, дядя Юра.
Дядя Юра. Это понятно.
Климов (выходит в прихожую). Что-нибудь случилось?
Дядя Юра. Да спит он, спит. Не переживай. Вы только потише.
Климов. Постараемся, дядя Юра. Просим к столу!
Дядя Юра. Так ребенок же там...
Климов. Я думаю, на минутку можно.
Лена. Конечно, проходите.
Дядя Юра. Спасибо! (Проходит в гостиную.)
Козловский. Привет, дядя Юра!
Дядя Юра. Здравствуйте.
Лена. Познакомьтесь. Это – дядя Юра.
Дядя Юра. Я – сосед.
Войтюк. Очень приятно.
Вера (уступает свое место). Присаживайтесь.
Климов (вносит стул). Садитесь, дядя Юра.
Дядя Юра. Да, да... Я сяду...
Войтюк. Прошу слова!
Дядя Юра. У меня вот подарочек тебе, Елена. (Достает из кармана инкрустированный грузинский рог.)
Рыбонька. Какая прелесть!
Лена (дяде Юре). Спасибо.
Козловский (берет рог). Штрафную сюда дяде Юре. Сейчас только сполосну его. (Выходит на кухню.)
Лена. Я сама. (Идет вслед за ним.)
Козловский. Сегодня ты освобождаешься от черной работы.
Лена. Гена, тебе не кажется, что нам нужно поговорить?
Козловский. Конечно, Леночка. Только, наверное, не сейчас?
Входят в гостиную.
Теперь сюда можно наливать. (Подает рог дяде Юре.)
Дядя Юра. Мне не надо.
Вельтман. Как это «не надо»?
Дядя Юра. Нельзя мне.
Вельтман. Все болезни нужно лечить только водкой. Прекрасное народное средство.
Дядя Юра. Не суетись. Зачем тебе?
Вельтман. В каком смысле?
Дядя Юра. Это я так. Не переживай.
Козловский. Давайте я выпью из этого рога.
Рыбонька. Не боишься?
Козловский. Рогов? Нет, не боюсь.
Рыбонька. Ой, хвастун. Смотри, я ведь зоотехник. Выращу.
Козловский. Рыбонька, оставь этот юмор для своего поголовья. Тут же люди.
Войтюк. Не ссорьтесь, молодые люди. Сегодня не стоит ссориться. Я хочу сказать несколько слов. Я прошу... Послушайте. (Декламирует.)
Руины. Осень. Сыро. Одиноко.
Как ворону озябшему в степи.
Как царским обезглавленным воротам,
В которые ни выйти, ни войти.
Дворцовый давний выщербленный камень
По-старчески беспомощен и гол.
И затерялся в выброшенном хламе
Двуглавый искореженный орел...
Мы знаем, что и как.
И наша память разборчива.
Наш век широк и прост.
Мы правильны!..
Пока нас не поманит
Сереющий невдалеке погост...
Пауза.
Никогда никому не читал. Но сегодня... Это я когда-то по Царскому Селу бродил... Для тебя, Лена.
Лена. Сами написали?
Войтюк. Очень давно.
Дядя Юра. Надо было пораньше кому-нибудь почитать.
Войтюк. Зачем? Я не поэт.
Дядя Юра. Это я так. Не переживай.
Вера. Грустные стихи.
Войтюк. То-то и оно, что грустные... Конечно, это настроение одного момента, но представьте, что вот с такой тоской человек живет двадцать лет. Вокруг только сотрудники, сотрудники... Кое-кто уже смотрит на тебя, как на ненужную рухлядь.
Лена. Вы очень мнительны, Семен Данилович.
Войтюк. Леночка. Милая моя девочка. Я ведь понимаю сегодняшнюю ситуацию. Конечно, у меня почти нет шансов. Геннадий Моисеевич моложе... А я... Я уже достаточно старый обычный рядовой инженер. Все давно разъела желчь, будни, сутолока... Но сегодня... Дорогие мои ребята, что-то сегодня переменилось у нас. Появилась какая-то теплая волна друг к другу.
Дядя Юра. Это от водки.
Войтюк. Возможно. Но не хочется, чтобы это исчезло. Кого бы ни назначили. Геннадия Моисеевича или меня... (Смеется.) А вдруг?! Давайте запомним и сохраним эту атмосферу понимания.
Вельтман. За это стоит выпить! (Разливает.)
Войтюк. Согласен. За нашу державу. За нашу маленькую державу во главе... Это неважно, кто во главе. Любой коллектив – это государство в миниатюре. А что вы думаете?! Пусть упрощенное, но государство. Все у нас есть: экономика, политика, интриги, своя мораль, – все, что хотите. И всем этим надо умеючи, – понимаешь, Геннадий, – умеючи управлять. Один? Нет. Все? Нет! Только единомышленники. Единоверцы. Иначе не бывает. Только так! Выпьем.
Козловский. За вас, Семен Данилович.
Войтюк. За всех нас.
Все, кроме дяди Юры, пьют.
Дядя Юра. Голова...
Войтюк. За то, чтобы мы чаще вот так собирались.
Дядя Юра. Тихо! (Прислушивается.) Кажется, за мной пришли. Елена, я спрячусь. Если сюда зайдут, меня нет. (Уходит в спальню.) Не выдавайте.
Все прислушиваются.
Вера. Тихо...
Чичко. Странный он какой-то.
Климов. Старенький просто. Пенсионер.
Лена. Это с ним иногда бывает.
Войтюк. А кем он был?
Лена. Он не говорит.
Климов. Вроде бы там никого нет. (Идет в прихожую, открывает входную дверь, возвращается.) Никого.
Войтюк. Чудак.
Рыбонька. Давайте танцевать, в самом деле. А то все притихли.
Лена. Боря, включи магнитофон.
Вельтман (идет в спальню). Дядя Юра, там никого нет.
Дядя Юра. Ладно, ладно. Ты танцуй. Я пока тут побуду.
Вельтман включает магнитофон. Лена встает из-за стола, замирает, будто на что-то решаясь.
Вера (Козловскому). Можно с вами потанцевать?
Козловский. Безусловно.
Козловский явно не настроен на этот стремительный ритмовой танец, и Вере остается лишь робко прижаться к будущему шефу. Вельтман, видя застывшую Лену, приглашает ее. Своим азартом, темпераментом и к тому же умением танцевать молодой лаборант увлекает Лену. Сразу же почувствовав характер танца, они увлеченно и заразительно импровизируют. Вторая пара, глядя на них, отбросила неловкое оцепенение и постепенно входит в заданное Вельтманом настроение. Обе пары танцевать умеют, возникшее между ними соперничество явно доставляет удовольствие всем остальным. Создается впечатление, что и танцующие, и сидящие за столом насыщаются энергией музыки, словно бы предчувствуя предстоящее... Наконец танец окончен. Возбужденные Вельтман и Вера идут к столу. Там их встречают бурными аплодисментами... Козловский и Лена застыли друг против друга. Все окружающее исчезает для них. Только он и она. И еще возникшая мелодия медленного бархатного блюза.
Козловский. Жалко, что я не умею колдовать.
Лена. Зачем?
Козловский. Тогда бы мы были с тобой на равных.
Лена. За колдовство раньше сжигали на костре.
Козловский. Теперь-то тебе нечего бояться.
Лена. Я тебя не понимаю, Гена. Надо что-то делать, а ты...
Козловский. Нельзя же вот так, ни с того ни с сего, брякнуть.
Лена. Дальше будет еще сложнее.
Козловский. Я так не могу.
Лена. А я?
Козловский. Не надо сейчас.
Лена. Мы ведь договорились. Именно сегодня.
Козловский. Сегодня неудобно.
Лена. А когда? Ты уже целый год откладываешь. Пора уже что-то решать.
Козловский. Леночка, мы ведь уже все решили. Ничего не меняется. Но сегодня... Давай подождем.
Лена. Опять ждать?
Козловский. Недолго, Лена. Может быть, несколько минут. Вот-вот должна позвонить Таня. Когда она мне звонила, еще не ясно было, кого утвердят. Я попросил ее позвонить вечером сюда. Если меня не утвердят, мы всё сразу скажем, как договорились.
Лена. А если утвердят?
Козловский. Я не могу жить без тебя, Алена... Но это назначение... Кто мог предположить, что у меня есть шанс? Его может еще пять, а то и десять лет не быть. Я ничуть не лучше других...
Лена. Я вижу.
Козловский. Аленушка, скажи мне, какая разница – сейчас или через месяц-два? Мы больше ждали. Если я сейчас уеду отсюда, то только на должность простого инженера.
Лена . Какой ты расчетливый.
Козловский. Не пойму, что меняется? Всего два месяца – и мы будем вместе.
Лена. У меня сил больше нет.
Козловский. Мне ведь тоже не легче. Успокойся. Это эмоции. Сама подумай...
Лена. Я все поняла. Иди к столу.
Козловский. Алена...
Лена. Иди, или я сейчас не выдержу... Ты все посчитал! Ты... ты... Из-за этой несчастной должности... Какой же ты...
Увидев слезы в ее глазах, Козловский поспешно отходит. Не сумев сдержаться, Лена уходит в кухню. Климов кидается за ней.
Климов (Лене). Что он тебе сказал?
Лена. Оставь меня.
Климов. Лена...
Лена. Прошу тебя, не приставай ко мне. (Пауза.) Да уйди ты, в конце концов!
Климов идет в гостиную.
Климов (Козловскому). Что случилось?
Козловский. Ничего.
Климов. Почему она плачет?
Козловский. Спроси у нее.
Климов (кричит). Я тебя спрашиваю!
Чичко отводит Климова в сторону.
Чичко. Не кипятись, Леша. Сегодня у Лены день рождения. Не надо его портить. На праздниках все бывает.
Климов. Сегодня у нее день рождения, завтра – день рождения Фиры Ифраимовны, послезавтра – День Парижской коммуны, – когда-нибудь будет этому конец?!
Чичко. Вам нужно уехать отсюда. Все позабудется, сотрется. Человек она хороший.
Климов. Очень.
Чичко. У вас прекрасная семья. Какой сын! Неужели, вы думаете, она бросит все это? Она же вас любит. Вас и больше никого.
Климов. Какая любовь?! Где? Ее и не было у нас. С самого начала. Никогда. Она терпит меня, потому что с другим будет то же самое. Да вдруг попадется еще какой-нибудь... Еще хуже будет. Вот и терпит. А вы мне – любовь...
Чичко. Но вы-то ее любите?
Климов. А что толку?
Чичко. Не понимаю вас. Мужчина вы или кто? Я первого мужа знаете почему любила? Он меня в ежовых рукавицах держал. Боялась его страшно.
Климов. Бил?
Чичко. А я его и за это любила. Бросил он меня – я места себе не находила. Сейчас-то уж, конечно, прошло.
Климов. Не бить же мне ее.
Чичко. Женщина – очень замысловатое создание. К каждой требуется особый ключ. Вы его подберите, и все станет на свои места. А сегодня ничего не надо делать. Все нормально... Я пойду к Леночке. (Мужу.) Сеня, ты бы выпил с ребятами... (Идет в кухню.)
Рыбонька. Гена, а правда, давай выпьем.
Козловский. Иди с дядей Юрой выпей.
Рыбонька. А что? Я могу. (Берет бутылку, рог и идет в спальню.)
Войтюк. Эх! Хорошо вам, ребята. В тридцать лет можно куролесить. Скинуть бы мне десяток-другой... Мой бы опыт да вашу задиристость!
Козловский. Опыт – дело наживное.
Войтюк. Нет, нет. Не подумайте, что я претендую. Все правильно. Вы ведь знаете, как я к вам отношусь. Я бы на их месте тоже вас назначил. С меня какой спрос? Костенеющий мозг покоя требует. А ворошить – это вам. С умом только. С умом.
Климов. Давайте выпьем.
Рыбонька (которая села перед дядей Юрой, потягивая вино из подаренного рога). Дядя Юра, я вас не понимаю. Разве можно на празднике не пить? Вы не уважаете именинницу.
Дядя Юра. Уйди.
Рыбонька. Ну, я вас прошу. Глоточек. Чисто символически.
Дядя Юра. Отпусти меня.
Рыбонька. Вас женщина просит.
Дядя Юра. Я устал, Юля. Устал.
Рыбонька. Выпейте, и все пройдет.
Дядя Юра. Выпью я, выпью. Только ты освободи меня, ладно?
Рыбонька. Освобожу, конечно.
Дядя Юра. Простишь меня? Все простишь?
Рыбонька. Вы пейте. Пьющему все простится.
Дядя Юра. Я пью, Юленька, пью. (Выпивает все, что осталось в роге.) Видишь? А ты отпусти меня, хорошо? Не приходи ко мне больше.
Рыбонька. Дядя Юра, вы молодец, только я не Юля. Меня Риммой зовут.
Дядя Юра . Да?
Рыбонька (входя в гостиную). Вот так. Если женщина чего-нибудь захочет, то будьте уверены. (Подошедшему к столу дяде Юре.) Дядя Юра, выпьем?
Дядя Юра. Наливай.
Войтюк. Ну вот, а говорили, что не пьете.
Дядя Юра. Пью я. Дело не в этом.
Рыбонька (всем). Вы не смотрите, что дядя Юра такой пожилой. У него еще Юленька есть.
Дядя Юра. Замолчи.
Рыбонька. Ой, ну конечно. Тайны я умею хранить.
Дядя Юра. Ну?!
Рыбонька. Молчу, молчу.
Вельтман (включив магнитофон). Вера, пойдем.
Они танцуют, заслоняя собой сидящих за столом. А в это время на кухне Чичко беседует с немного успокоившейся Леной.
Чичко. Не надо так переживать. Не стоят они того.
Лена. Конечно...
Чичко. Вот и хорошо.
Лена. Вы ничего не знаете, Валентина Ивановна... Я для него игрушка, кукла. Может поиграть, может... продать. Променять на портфель.
Чичко. Леночка, не верь никому. Живи для сына. А этого добра...
Лена. Я ведь люблю его давно. Они еще студентами оба за мной ухаживали. Я тогда с Генкой поссорилась и сдуру, назло ему, за Лешу вышла. А потом... после института разъехались... Сережа родился. Я к Леше понемногу стала привыкать. Он хороший. И вдруг он в прошлом году весной написал... Тут, мол, хорошо. Хорошая работа, хороший город... Зачем только мы сюда приехали?
Чичко. Да...
Дядя Юра (заглядывая в кухню). Елена, пойду на своего спасителя посмотрю.
Лена. Ничего с ним не сделается.
Дядя Юра. Я не для него, для себя. Извинюсь перед ним.
Лена. За что? Вы выпили, что ли?
Дядя Юра. Не сердись. Я маленько.
Лена. Ох, дядя Юра!.. Смотрите, не разбудите его.
Дядя Юра. Ну что ты?! (Уходит.)
Лена. Как ребенок.
Чичко. А что это за спаситель?
Лена. Сережу он так называет. Привязался к нему. Вечером с работы придем, отдавать не хочет. Он, говорит, меня с того света вернул.
Чичко. Сереженька у вас хороший мальчик.
Лена. И Сережу вот тоже жалко. Знаете, как он Лешу любит? Если расходиться...
Чичко. Конечно... Мальчишке нужен отец. Это для него трагедией будет. Я вот... Знаешь, когда от меня первый ушел, Игорь был совсем маленьким, он его и не помнил. А перед смертью, недели за две, он вдруг спрашивает меня: «Мама, а вдруг папа вернется? Как тогда?..» Вот... Я говорю, что посоветуемся с тобой, мол. Как решим, так и будет. Он помолчал, помолчал. Потом слезы на глаза навернулись... чувствовал, наверное... «Если, – говорит, – ты одна останешься, без меня... Не прощай его, мама...» И к стене отвернулся... Только плечи дрожат. (Пауза.) Нельзя мальчишке без отца. На войне хоть понятно, а так... не надо. (Пауза.) Уехать бы вам с Лешей.
Лена. Не знаю я, Валентина Ивановна. Гена ведь тоже меня любит. Мы уже все решили. Хотели сегодня здесь всем сказать. А тут... этот звонок.
Чичко. Какой звонок?
Лена. Таня должна вот-вот сюда позвонить. Сказать, кого назначили. Господи, хоть бы Семена Даниловича.
Чичко (смеется). Мстительная ты.
Лена. Гена тогда бы решился. Он же из-за этого проклятого портфеля тянет. Говорит: через два месяца.
Чичко. Конечно, если он сейчас семью бросит, о портфеле и мечтать нечего.
Лена. Вот-вот. Он и боится шанс свой упустить. Я бы на его месте все на свете бросила.
Чичко. Это мы, женщины, ради любви на все готовы. А мужчины... Их тоже надо понимать, Лена. Глава семьи должен быть с положением. Если он до пятидесяти лет будет, как... вот Сеня мой, ты же его сама уважать перестанешь. На одной любви всю жизнь не проживешь.
Лена. Не знаю. Я уже сама себе противна. Больше года все это тянется. Еще два месяца я не выдержу. И Леша... Он же все видит. Невыносимо так.
Чичко. Да... Тут каждый сам решать должен. Советовать тут... Может быть, ты права. Если это любовь, тогда рубить нужно. Она ой как редко приходит. Я тебе так скажу: если любит, он до звонка решится. А если портфель ему дороже, тогда стоит ли огород городить? Леша тебя любит, сын с отцом... Да что там! Сколько так живут – и ничего. Я вот пятнадцать лет так.
Лена Я так не хочу.
Чичко. И не надо, если выбор есть. А если нет? Ты сейчас возьми себя в руки и пойдем к столу. Там видно будет.
Выходя из кухни, сталкиваются с вошедшим дядей Юрой.
Дядя Юра. Простил он меня, Елена.
Лена. Вы что, разбудили его?
Дядя Юра. Нет. Он спит. Я на колени перед ним встал, а он так... улыбнулся во сне. Простил, значит.
Чичко. Вот и хорошо. Пойдемте к столу.
Идут в гостиную, садятся за стол.
Скучно у вас, товарищи. (Танцующим.) Ребята, хватит танцевать. Садитесь за стол.
Все рассаживаются.
Да что вы на самом деле? Мужчины! Рыцари! Раскисли совсем? Зануды какие-то. Я думала, хоть веселиться-то вы умеете. Сеня!
Дядя Юра. Сеня твой – рыцарь!
Чичко. Думаете, нет? В чем, в чем, а в этом ему не откажешь. Это он сейчас поутих, а раньше... Сеня, расскажи, как мы с тобой поженились.
Войтюк. Как все, так и мы.
Вельтман (смеется). Расскажите, Семен Данилович, не скромничайте. Поделитесь опытом. Раньше, говорят, все не так, все похлеще нынешнего было.
Чичко. Шутить-то легко, Боря. А вот представь такую ситуацию: ты – прораб, жена у тебя, дочке четырнадцать лет, – все прекрасно. И вдруг – дилемма: или все это, или другая женщина.
Вельтман. Если другая – вы, то лучше – другая.
Чичко. Смейся, смейся. Тогда тоже все над ним смеялись. Потом крушить стали. До собрания дело дошло, а он уперся, и все. Пошел каменщиком работать, а своего добился.
Вельтман. Жену-то бросить немудрено, тем более – за дочку платить всего четыре года. А вот с каменщиком вы погорячились, Семен Данилович.
Чичко. Вы бы, конечно, так не сделали?
Вельтман. Разве только ради вас.
Чичко (встает). За настоящих мужчин.
Рыбонька. За настоящих мужчин я буду пить из рога. Налейте мне. (Ей наливают. Все, кроме Лены, пьют. Она сидит, опустив голову.)
Дядя Юра (запел).
Ой вы, кони мои вороные!
Черны вороны, кони мои!..
Козловский уходит в спальню и нервно ходит там из угла в угол.
Чичко. Сеня, я хочу с тобой потанцевать. Геннадий Моисеевич, включите музыку.
Козловский включает магнитофон, затем идет к телефону и набирает номер.
Войтюк (Чичко). Разрешите?
Чичко. Пожалуйста.
Они идут танцевать. Телефон не отвечает. Козловский положил трубку и снова ушел в спальню. Вера подходит к Козловскому.
Вера (Козловскому). Можно вас пригласить на танец?
Козловский. Подожди, Вера.
Вера (нерешительно). Все будет хорошо, Геннадий Моисеевич.
Козловский. Не остри. Тебе это не идет.
Вера. Я просто... Я... (Смутившись, уходит на свое место.)
Войтюк (Чичко). Что ты про каменщика нагородила?
Чичко. Танцуй.
Рыбонька (дяде Юре). Не сидите как сыч! Давайте я вас развеселю.
Дядя Юра. Не надо.
Рыбонька. Это невежливо. Я вас приглашаю. (Тянет его из-за стола.)
Дядя Юра. Не трогай меня. Пусти. Ты обещала. Я не мог иначе. Мне приказывали. Отпусти, не мучай...
Рыбонька. Что с ним?
Климов. Что с вами, дядя Юра?
Дядя Юра. Где? Что?.. Ничего, ничего. Где Сережа?
Климов. Спит. Может быть, и вам пойти лечь?
Дядя Юра. Нет. Я побуду.
Козловский (подходит к Лене). Лена, пойдем потанцуем?
Лена. Я не хочу.
Козловский. Я очень прошу.
Лена. Я устала.
Козловский. Лена...
Лена встает, и они начинают танцевать. Опять все исчезает для них. Только он и она.
Козловский. Аленушка...
Лена. Что?
Козловский. Прости меня. ...
Лена. За что? Ты прав. Тебе надо делать карьеру, а я...
Козловский. Не надо так, Алена. К черту эту карьеру. Если я чего-нибудь стою, никуда карьера не денется. А ты у меня одна.
Лена. Что ты говоришь?!
Козловский. Прекрати, Лена.
Лена. Нет, это ты прекрати. Разберись сначала в себе. Я тебе не игрушка. Хочу возьму – хочу брошу. Сейчас – то, завтра – это. Хватит. Никуда я с тобой не поеду.
Козловский. Нет, Алена. Я тебя никому не отдам.
Лена. Вот, вот. Я! Я! Я!.. Все время – «я».
Козловский. Теперь будет только «ты».
Лена. Да?! Какая жертва!
Козловский. Ты обиделась на меня, Алена... Я – скотина, правильно. Но если я сейчас не сломаю себя, тогда – все. Появится еще один надутый индюк, и этим все кончится.
Лена. А если сейчас сломаешь себя, потом всю жизнь будешь упрекать меня за это.
Козловский. Никогда, Аленушка... Ты не понимаешь, что ты такое. Хочешь, бросим эту дурацкую работу? Пойдем в школу преподавать?
Лена (улыбнулась). Ага... Тебе только детей учить.
Козловский. Запросто!
Лена. Хвастун... Ты сейчас как тетерев на току. Хвоста только не хватает.
Козловский. Хвост – дело наживное... Ну, так как?
Лена. Что «как»?
Козловский. Говорим им про нас?
Лена. Только подожди. Не сейчас.
Козловский. Никаких отсрочек. Все!
Лена. Гена, подожди...
Козловский. Замолчи. (Обрывает ее долгим-долгим поцелуем. Все вокруг остолбенели.)
Рыбонька (хватает Вельтмана). С праздником!
Целует его, а затем уволакивает в спальню на диван. Климов, не выдержав, бежит в прихожую, хватает первое попавшееся пальто и убегает из квартиры.
Лена (отрываясь наконец от Козловского). Ты с ума сошел!
Козловский. Ничего подобного. Теперь все. Леша!.. Где он?
Войтюк. Ушел...
Козловский. Куда?
Войтюк. На улицу.
Козловский. Черт... Где Рыбонька? Римма!
Рыбонька (из спальни). Не мешайте нам. (Громко целует Вельтмана.)
Лена. Гадость какая... (Убегает в прихожую, открывает входную дверь.)
Чичко. Ты куда, Лена?
Лена. К Сереже.
Козловский. Подожди.
Лена. Омерзительно все это. (Уходит.)
Следом за ней устремился Козловский.
Чичко. Вот тебе и раз!..
Рыбонька (входит в гостиную). Разбежались? Прекрасно! А мы будем пить. Боря, иди сюда.
Подходит Вельтман.
Наливай. Мы будем пить за их здоровье.
Дядя Юра. Давай за здоровье.
Войтюк. Может быть, хватит? Последняя бутылка осталась.
Дядя Юра. Ничего. У меня дома еще пара бутылок есть. Принести?
Чичко. Ну зачем же им мешать?
Дядя Юра. Что? (Сообразил.) Ох ты и выдра...
Войтюк. Что?!
Дядя Юра. Стоять! (Пьет.)
Рыбонька. Вот это мужчина! Учитесь. Наливай, Боря, не стесняйся. Дядя Юра еще принесет, если не хватит. Мне полный рог до краев. Чтобы жизнь была полная...
Вера. Борик, не пей больше.
Рыбонька. Это почему же? Я хочу с ним выпить. Если женщина что-нибудь хочет, ей надо уступать. Боря! На брудершафт.
Выпив, Рыбонька целует Вельтмана и уводит его в спальню.
Чичко (после паузы). Как так можно? У меня в голове не укладывается.
Вера. Вы ничего не знаете! Они любят друг друга. Давно. Я знаю, все будут кричать: «Гадко, мерзко». Ничего тут мерзкого нет. Даже наоборот.
Чичко. Нужно было как-то иначе.
Вера. Тайком, да? Тогда бы и было мерзко.
Войтюк. Вы так рьяно защищаете Геннадия Моисеевича... А как же Леша? Да и Римма? Думаете, им не больно? Думаете, они не любят?
Вера. Их жалко. Я бы... Если бы я была женой Геннадия Моисеевича, я бы, наверное, умерла...
Войтюк. Значит, Геннадий Моисеевич достоин восхищения?
Вера. Его нельзя винить. Если бы он испугался своей любви, предал ее, тогда бы...
Дядя Юра. Я не предавал...
Войтюк (покосившись на дядю Юру). Но согласитесь, что любовь к своей жене он предал.
Вера. Да не любил он ее. Не любил.
Войтюк. Значит, он подлец. Подлец, потому что жил с ней не любя. А если любит Римму, то подлец по отношению к Леночке. Разве не так?
Вера. Не так. Я не могу вам доказать... Вы меня запутали.
Войтюк. Я вам просто показал, что жизнь сложнее ваших романтических представлений. И вам пока рано рассуждать об этом. Думаете, мне не хочется всем счастья? Хочется. Всем, а не одному. Потому и не берусь, как вы, судить их... Заманчиво приклеить каждому ярлык. А что?! Удобно, просто и убедительно: у того глазки синие – герой. Этот одноглазый – негодяй. Высокий – рыцарь, маленький – подлец... Я как-то шел по улице с этой меркой. Всю дорогу только и получалось: подлец, подлец, предатель. Негодяй, мерзавец, подлец. Предатель, предатель. Подлец, подлец. Попался один рыцарь с синими глазищами на базаре. И тот мандаринами торговал.
Дядя Юра (Вере). Юля, Юленька, я не подлец. (Падает на колени.) Не подлец я! Я не виноват. Они меня заставили. Ты ведь знаешь, я все свои деньги отдавал, чтобы быть хоть иногда вместе с тобой в камере. А потом они приказали... Я не предатель. Приказали, понимаешь? Когда поведу тебя на допрос. Так со всеми делают. Я не мог отказаться. Юля, мы с тобой маленькие люди. Нам нельзя решать самим... Я не предатель.
Вера. Я не Юля. Вы путаете.
Дядя Юра. Отпусти меня, Юля. Не приходи больше. Не виноват я, что осечка вышла. Все было бы хорошо, ты бы и не почувствовала. Я бы в затылок... Я никогда не промахивался... Не кричи больше так. Прошу тебя! Отпусти мои ноги. Что ты делаешь? Зачем ты их целуешь?! Юля!.. Отпусти! Я ничего не могу. Я должен. Должен, понимаешь? Замолчи. Не беги за мной. Остановись. Остановись, слышишь?! Стой. Не подходи... А-а-а!..
Сжимается на полу.
Вера. Господи, что же это такое?!
Все столпились вокруг дяди Юры. Даже Вельтман пришел из спальни.
Вельтман (осторожно). Дядя Юра, все спокойно. Они ушли.
Дядя Юра. Кто?
Вельтман. Ну, эти... Бармалеи.
Дядя Юра . Кто-кто?
Вельтман. Чертики.
Дядя Юра. А?! (Косится на спальню.) Кто там?
Вельтман. Не бойтесь. Там Римма Ксенофонтовна спит.
Дядя Юра. Ага... (Садится за стол.) Плохо... Выпить бы.
Чичко. Хватит вам уже пить. И так с ума все посходили.
Дядя Юра. Молчать!
Звонит телефон.
Войтюк (берет трубку). Я вас слушаю... Добрый вечер... А кто это говорит? Таня, он, к сожалению, сейчас вышел. Что ему передать?.. Да?.. А это уже точно?.. Понятно... Хорошо, хорошо. Обязательно поздравлю. Будьте здоровы.
Кладет трубку и уходит в кухню. Чичко идет за ним.
Чичко. Что там?
Войтюк. Козловского назначили. Завтра утром приказ повесят.
Пауза.
Чичко. Как же так можно? Ты уже столько лет работаешь...
Войтюк. Можно! Им все можно. А нам – ничего. Им и любовь, и карьера, а тут вкалываешь всю жизнь, как вол, и ничего. Подлецы.
Чичко. Возьми себя в руки.
Войтюк. Нет, ты посмотри! Раньше бы за то, что он тут вытворяет, его бы ноги в институте не было, а теперь...
Чичко. И теперь за это по головке не погладят.
Войтюк. Да знаю я! Пошепчутся по коридорам, позлорадствуют – на этом дело и кончится.
Чичко. Они еще, может быть, уедут. Эта мне говорила. Вроде бы решили уже все. Он только никак не решится.
Войтюк. Сейчас! Побежит он тебе босиком на край света. Жди. Он горло любому за это место перегрызет... Так и знал, чувствовал, что в конце концов обязательно кто-нибудь опять ножку подставит... Ах, мерзавцы! И ведь совесть их не гложет. Другой бы... Ну, даже если тебя назначили!.. Видишь – не твое это место, – откажись. Если ты честный человек. Куда там! Все себе, себе. Уже не лезет – все равно себе. Жену чужую и ту у своего же друга. Это придумать только!.. Расскажи кому – не поверят... Ты думаешь, о звездах они там сейчас говорят?
Чичко. Сеня! Что ты себя изводишь?! Так получилось. Тут уж ничего не попишешь.
Войтюк. Он бы на моем месте написал. (Смеется.) Если б я себя вел так, как он, завтра бы весь институт трясло от возмущения... Принеси мне водки, что ли!
Чичко. Не надо, Сеня.
Войтюк. Принеси, тебе говорят!
Чичко. Да выпили всю. Сколько ее там было-то?..
Войтюк. А я, дурак, надеялся. До самого конца. Думал, это все пустые разговоры про него...
Открывается дверь, входит Климов.
Климов. Простите, Семен Данилович, я, кажется, ушел в вашем пальто.
Войтюк. Пустяки. Теперь у меня все можно забирать. Все ваше. Берите!
Климов. Я случайно.
Чичко. Ничего, ничего.
Идут в гостиную.
Климов. А где остальные?
Вера. Мы не знаем.
Вельтман. Гуляют, наверное.
Климов. Тогда выпьем.
Дядя Юра. Все выпили. Нету.
Войтюк. Жалко. На прощанье бы по рюмочке.
Дядя Юра. Так точно.
Чичко (дяде Юре). Вы говорили, что у вас есть.
Дядя Юра. Есть. (Осматривается.) Нет у меня ничего.
Чичко. Обидно.
Дядя Юра. Отстань.
Климов. Дядя Юра, у вас всегда есть.
Дядя Юра. Всегда есть, а сейчас нет.
Войтюк. Зачем просить, если человеку жалко.
Дядя Юра. Не ерзай, не надо.
Войтюк. Я вас не понимаю.
Дядя Юра. Не понимаешь?!
Войтюк. Кто вы, собственно, такой, чтобы...
Дядя Юра. Я?! Я шучу, не переживай. (Климову.) Давай выпьем за Серегу.
Климов. Так водка-то у вас.
Дядя Юра. У меня.
Климов. Дайте ключ, я схожу.
Дядя Юра. Не дам.
Климов. Я выпить хочу, дядя Юра.
Дядя Юра. Не дам.
Климов. Я выпить хочу, дядя Юра.
Дядя Юра . Хватит тебе.
Климов. Все хотят выпить. Боря, ты хочешь водки?
Вельтман. Конечно, хочу.
Чичко. Да что его уговаривать? Разве он свое отдаст?
Дядя Юра. Каракатица. Тебе что от меня нужно?
Вельтман. Дядя Юра, у вас какая водка?
Дядя Юра. «Столичная».
Вера. Не надо никакой водки, товарищи!
Климов. Я тыщу лет не пил «Столичную».
Вельтман. А я недавно пил. Ребята принесли. Представляете, только-только из холодильника. Еще в изморози. Наливаешь – чувствуешь... Она, зараза, густая даже – слюнки текут. А пить! Никакой закуски не надо. Рашен водка. Куда там коньяки, ликеры...
Климов. Дядя Юра!
Дядя Юра. Ладно, схожу.
Климов. Я сам схожу. Дайте ключ.
Дядя Юра. Ты не найдешь.
Климов. Чего ее искать? Она в холодильнике, как всегда.
Дядя Юра. Я сам. (Идет к двери.)
Войтюк (тихо дяде Юре). Там вас только что женщина спрашивала.
Дядя Юра. Кто? . .
Войтюк. Не знаю. Какая-то...
Дядя Юра. Спрячь меня. Спрячьте.
Климов. Что это вы, дядя Юра?
Дядя Юра. Я не пойду. (Отдает Климову ключ.) Иди.
Вера. Не надо.
Вельтман. Без водки не приходи.
Климов. Конечно. (Уходит.)
Дядя Юра. Где она, а?
Чичко. Успокойтесь. Никому вы не нужны.
Дядя Юра. Да, да. Как же! (Прячется в спальне.)
Вельтман. Ой, я же забыл. Они, наверное, там.
Вера. Забыл...
Войтюк. Нехорошо получилось.
Вера. Что теперь будет?..
Вельтман. Тихо. (Подходит к стене, прикладывает к ней стакан и, приложив ухо к донышку, прислушивается.)
Войтюк. Что там?
Вельтман. Не слышно.
Входит Климов с двумя бутылками в руках.
Климов. Вот. (Пауза.) Они там..
Чичко. Кто?
Климов. Кто?! (Смеется.) А вы не знали? Пожалуйста, узнайте. Как в анекдоте: приходит муж... Смейтесь! Это же анекдот! Ха-ха! Это же праздник на нашей улице. Соединились любящие сердца. Отпразднуем. (Открывает бутылку.) Пейте! (Пьет.)
Войтюк и Чичко усаживают его на стул.
Войтюк. Не надо так, Леша. Успокойся. Возьми себя в руки.
Климов. Что вам нужно?
Чичко. Мы понимаем. Тяжело. Но надо взять себя в руки.
Климов. А если я их убью?
Вера. Что вы, Алексей Михайлович?!
Войтюк. Ты сейчас... успокойся. Не надо никого убивать. Это не выход.
Климов. Куда мне теперь деваться?
Чичко. Найдем на них управу. Слава богу, не на Луне живем.
Климов. Зачем? Зачем они так?
Чичко. Подумаешь, распоясался! Смешно даже – пришел, увидел, победил. Только о себе думают. Там же ребенок спит!.. Сеня, дай ручку и бумагу. Мы его так отхлещем – детям своим закажет... Думают, на них свет клином сошелся... (Всовывает ручку Климову.) Пиши!
Войтюк подает бумагу и ручку.
Климов (берет ручку). Что?
Чичко. Пиши... Дирекции института, профсоюзному комитету, парторганизации от такого-то и такого...
Климов пишет.
Заявление...
Медленно гаснет свет. Высвечивается лишь на секунду проснувшаяся Рыбонька.
Рыбонька. Эй!.. Голландцы. Где вы? (Пауза.) Моряки голландские!.. Ау-у!.. (Запела.)
Морякам «Летучего голландца» Все ни-по-чем.
Дядя Юра. Угомонись!
Рыбонька засыпает снова.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Все та же квартира Климовых. Прошло не более двадцати минут. В гостиной все, кроме Лены, Козловского да еще спящей Рыбоньки. Лену и Козловского ждут. Напряженную тишину разрывает хлопанье крышки карманных часов Войтюка да неясное бормотанье над полупустой бутылкой дяди Юры.
Вельтман. Может быть, разойдемся?.. Пойдем, Верка?
Вера. Что?
Войтюк. Да, надо идти. Как говорится, пора и честь знать.
Климов. Куда вы?
Войтюк. По домам, Алексей Михайлович. Пора.
Климов. Нет, нет. Как же так? Если вы уйде-де, я... они... Посидите еще... Можно и у нас переночевать.
Чичко (смеется). Ну, полно, полно, Алексей Михайлович. Не падайте духом.
Климов (улыбнулся). Я прошу вас... Не бросайте меня.
Чичко. Хорошо, хорошо, Лёшенька. Мы еще посидим.
Климов. Давайте музыку поставим. Вера, если хочешь, можно потанцевать.
Вера. Нет, я не буду танцевать.
Климов. Почему?
Вера. Не хочу, и все.
Чичко (улыбается). Ох, дети, дети...
Пауза. Вельтман взял гитару и пытается на одной струне подобрать мелодию...
Вельтман. Да... (Оставляет гитару.)
Войтюк (Вельтману заинтересованно). Подождите, подождите. Валя, ты слышала? Ну-ка, молодой человек, сыграйте еще раз.
Вельтман. Что?
Войтюк. Что вы сейчас подбирали?
Вельтман. Ничего. Я просто так.
Войтюк. Пожалуйста, еще раз. (Напевает мотив.) Валя, ты слышишь?
Чичко. Сеня, оставь.
Войтюк знаками просит Вельтмана подыграть ему. Вельтман берет гитару и аккомпанирует мурлыкающему Войтюку.
(Мечтательно задумалась и тихонько запела.)
Не пробуждай воспоминаний
Минувших дней, минувших дней.
Войтюк осторожно подпевает ей.
Не возродить былых желаний
В душе моей, в душе моей...
Поют они хорошо. Слаженно, на два голоса, задумчиво и задушевно.
И на меня свой взор опасный
Не устремляй, не устремляй.
Мечтой любви, мечтой прекрасной
Не увлекай, не увлекай...
И кто ее огонь священный...
Дядя Юра (заревел).
Ой вы, кони мои вороные!
Черны вороны, кони мои!..
Вера (подбегает к дяде Юре). Что вы делаете?! Замолчите! Вы... вы разве не слышите? Это... это...
Чичко. Вера! Верочка...
Вельтман. Верка!
Вера опомнившись, уходит в кухню. Пауза.
Войтюк. ...Вот такие дела. (Пауза. Дяде Юре.) Пойте, что же вы?
Дядя Юра. Я? Зачем?
Войтюк. Вы же начали?
Дядя Юра. Мне нельзя. Я уже...
Входят Лена и Козловский. Молчание. Лена достает чемодан и лихорадочно начинает собирать свои вещи. Она мечется по всей квартире. Все молчат.
Войтюк. Вот...
Вельтман. Дали ему год.
Козловский (Вельтману). Что такое?!
Вельтман. Да нет. Это я так, в рифму.
Чичко. Вы что это, Геннадий Моисеевич, так агрессивно настроены?
Козловский. Я?!
Чичко (смеется). Ну, не мы же?!
Козловский. Вы думаете, сейчас самое время повеселиться?
Чичко. Геннадий Моисеевич, что с вами?
Козловский. Ничего.
Чичко. Всегда такой галантный...
Пауза.
Лена (мимоходом). Как вы могли, дядя Юра?!
Дядя Юра. Я? Что я? (Пауза.) Ключи я дал. Да...
Лена продолжает собирать вещи.
(Вельтману.) А ты?.. Ты же знал? Ты нарочно. Я из тебя такую изморозь сделаю!..
Чичко (дяде Юре). Что вы себе позволяете, гражданин? Не понимаю. Никаких рамок. Ничего! Есть ведь какие-то нормы, в конце концов. Неужели можно так распуститься? Что вздумается – пожалуйста. Или уже среди нас человеческое достоинство – пустой звук?
Козловский. Замолчите!
Чичко. Геннадий Моисеевич, не кричите на меня. Я Вам не жена и даже не любовница. Вы ошиблись адресом.
Лена (Чичко). Что Вы сказали?
Чичко. Леночка, я, кажется, не с Вами разговариваю.
Козловский. Извинитесь!
Чичко. Перед кем я здесь провинилась? Сеня, ты не знаешь?
Козловский (показывая на Лену). Перед ней извинитесь. Или я сейчас Вас...
Чичко. Что?
Войтюк. Что Вы себе позволяете, позвольте узнать, молодой человек?
Чичко. Постой, Сеня. Подожди. (Козловскому.) Что Вы «нас сейчас»? Договаривайте.
Козловский. Извинитесь, последний раз прошу!
Чичко (смеясь). Хорошо, хорошо. Только, ради Бога, не бейте меня.
Козловский (наступая на Чичко). Прекратите балаган!
Вера (вставая между ними). Не надо! Миленькие! Геннадий Моисеевич, нельзя. Сейчас все разлетится на мелкие кусочки.
Козловский. Уйди, Вера. (Отошел.)
Вера убежала в угол.
Чичко. Ой Вера, Вера... (Козловскому.) Постыдились бы, Геннадий Моисеевич, хоть седин моих. Вас еще на свете не было, когда я себе на хлеб зарабатывала.
Козловский. Ну-ну. Скажите еще...
Чичко. И скажу. Молодежь-то – вон она – на Вас во все глаза смотрит, учится у Вас, а Вы с кулаками на женщину,
Козловский. С какими кулаками?
Чичко. Ну, как же? Спасибо Верочке. Защитила. Или, может быть, мы все здесь неверно вас поняли? Вы, конечно же, обнять меня хотели? Но я, к сожалению, замужем и не могу ответить вам взаимностью.
Лена. Валентина Ивановна!
Чичко. Прости, Леночка.
Козловский (спокойно). Я прошу больше не шутить на эту тему. Я люблю Лену. Понимаете Вы, люблю! И всегда любил. И она меня любит. И вы все давно это знаете. Что вам нужно от нас? Хватит!
Чичко. Я пока еще не забыла, что такое любовь. Но существуют ведь какие-то нормы. Любите? Любите. Но не так... Прости, Лена, но у меня есть и свои принципы.
Лена. Я не могу больше!
Войтюк. Любите, так разведитесь сначала, а потом и любите себе. Как полагается. По-человечески. По закону. Никто вам слова не скажет.
Лена. Пойдем отсюда, Гена.
Климов (испуганно). Куда?! Лена, не уходи! Леночка, не надо. Родненькая моя, прости меня. Не уходи... Я все понимаю. Я не буду вам мешать... Я умру без тебя, Леночка. На коленях тебя прошу... Останься.
Лена. Зачем ты так? Не унижайся, Леша. Не надо. Я не могу так больше жить, пойми. Леша, не плачь... Встань, не надо...
Климов. Не пущу! (Запирает входную дверь.) Никуда ты не уйдешь. Ты моя... Ты моя жена и не имеешь права. И он женат... Рыбонька, проснись! (Всем.) Разбудите ее. И у него есть жена! Правильно я говорю, товарищи? Разведитесь – тогда пожалуйста. А пока – не имеете права... По закону. Вот. (Всем.) Правильно, да?
Лена. Не мучь себя, Леша.
Климов. Не отпущу, и все. (Встал в дверях гостиной на колени, загородив выход руками.)
Козловский. Встань ты с пола. Молиться, что ли, собрался? Распустил нюни. Юбку еще надень.
Климов. Замолчи. Ты лучше помолчи...
Козловский. Ладно, не грози только.
Климов (вскакивает). Да?!
Вера. Не надо!
Чичко (решительно). Да что же это делается, товарищи?! Совсем распоясался.
Войтюк. Воспарил. Думает, на него управы не найдется.
Чичко. Ну, это он ошибается. Мы, слава Богу, не на необитаемом острове живем.
Козловский. Да не боюсь я вас. Не до вас мне теперь. Зачем вы лезете не в свое дело? Что вам нужно?!
Чичко. Даже так?! С Вами по-хорошему, а Вы...
Войтюк. Успокойся, Валя. Пусть покуражится. Ничего. Завтра в институте по-другому заговорит. У нас, между прочим, коллектив тоже кое-что значит. Быстро с облаков на землю вернут. Обстругают как следует.
Козловский. Да ну?!. Прошло уже ваше время. Хватит людей обстругивать. Надоело. Я человек! Мне больно, когда меня рубанком.
Чичко. Ему, видите ли, больно! А нам, думаете, не больно?! Нам не больно, когда вы тут...
Войтюк. Манкируете всем, что дорого, свято.
Чичко. Постыдились бы!
Войтюк. Тут лаборанты. Молодые люди. Какой вы им пример подаете? Что они возьмут от вас?
Вельтман. Ничего мы...
Войтюк. Ничего!
Козловский. Слышали уже.
Чичко. Еще послушайте. Это полезно.
Войтюк. Подумаешь, божок нашелся! Руководитель отдела. Только-только назначили – и сразу куролесить. И не таких урезонивали.
Козловский. Назначили? Меня?
Войтюк. Вас. Просили поздравить.
Козловский. Таня звонила? Когда?
Чичко. Когда вы там... (Запела.) «Дышала ночь восторгом сладострастья...» Подойдет? Или и за это извиняться нужно?
Козловский. Перестаньте шутить, Валентина Ивановна. Серьезно: меня назначили?
Войтюк. А вы не ожидали?
Чичко. Шутить?! Все у него – шуточки. Ну, ничего. Это только до завтра.
Козловский. Да ничего мне не будет. Кому какое дело? Это моя личная жизнь.
Чичко. Посмотрим, посмотрим.
Козловский. Я не понимаю. Вы-то тут при чем?
Чичко. Ни при чем? Хорошо. Пошли домой, Сеня.
Козловский. Валентина Ивановна, подождите. Я считал вас нормальным человеком. Зачем вам копаться в чужом белье? Не заставляйте думать о вас хуже, чем вы есть на самом деле.
Чичко. Думайте, думайте. Думать иногда полезно. А я переживу как-нибудь...
Козловский. Валентина Ивановна...
Лена. Гена, что ты делаешь?
Козловский. Лена... (Пауза.) Лена, они думают, что схватили нас за горло. Смешно даже. Хотят нам моральное разложение пришить. Кто им поверит?.. Мы ведь любим друг друга? Разве не так?
Лена молчит.
Ты посмотри на них, Лена. Довольны. Думаете, одолели? Все равно не будет по-вашему. Мы еще посмотрим, кто нужней институту.
Рыбонька (входит в гостиную). Что тут за страсти?
Пауза.
Климов. Вот, Рыбонька, они от нас уходят.
Рыбонька. В каком смысле?
Климов. В прямом.
Рыбонька. Не понимаю...
Козловский. Ты же знаешь, что мы с Леной давно любим друг друга, и теперь вот решили поставить все точки над «i».
Войтюк. Но мы этого дела так не оставим, Римма Ксенофонтовна. Алексей Михайлович уже написал заявление и в партком, и в профком института по поводу аморального поведения вашего мужа.
Козловский. Какое заявление?
Рыбонька. Где оно?
Чичко. У нас.
Рыбонька (Климову). Ты написал?
Климов. Написал.
Войтюк. Представляете, Таня звонит, чтобы поздравить его с назначением, а его нет. У него амуры...
Рыбонька (Козловскому). Тебя назначили?
Козловский. Говорят....
Рыбонька. А ты?.. Ну, расскажи, что ты тут вытворяешь?
Войтюк. Он тут глумится над всеми.
Рыбонька. Что там за заявление? Дайте-ка я взгляну.
Чичко. Завтра все узнаете.
Войтюк. Сейчас не стоит. Вы слишком взволнованы...
Рыбонька. Понятно... (Мужу.) Доигрался?
Козловский. Какое мне дело до этих заявлений?! Ничего мне не нужно. Я решил – и пропади оно все пропадом. Мы с Леной...
Рыбонька. Ах, вы с Леной?! С Леной!.. А я? Что будет со мной, ты подумал?.. А?! За всех все решил. И за меня, и за детей. Умница! А ну, собирайся, пойдем домой.
Козловский. Никуда я с тобой не пойду.
Рыбонька. Пойдешь.
Козловский. Я сказал...
Рыбонька. А я говорю, пойдешь. (Тащит его к выходу.)
Козловский. Не драться же мне с тобой?
Рыбонька. Только попробуй. Я тебе дам драться... (Подтаскивает его к выходу.)
Козловский. Все равно дверь заперта.
Рыбонька. Ничего. Иди сюда. (Затаскивает его в ванную.)
Слышен шум воды, неясное бормотание. Пауза.
Лена. Скоты... Какие же вы все скоты... (Уходит в спальню и ложится на диван.)
Дядя Юра (идет к ней). Прости, Елена, старого пьяницу. Поймали они меня.
Лена. Уйдите.
Дядя Юра. Да, да... Я, конечно... (Забивается в угол.)
Чичко (в гостиной). «Скоты...» А она — ангел.
Климов. Помолчите, пожалуйста, прошу Вас.
Пауза.
Войтюк. Да... Вот и вся любовь. Сейчас она его...
Вельтман. По домам пора.
Войтюк. Да, Валя, пойдем, пожалуй?
Чичко (тихо мужу). Я тебе пойду! Ты что, опять в кусты? (Вельтману.) Неужели Вы можете сейчас уйти? Решаются судьбы, а Вы...
Вельтман. А я тут при чем? (Пауза.) Впрочем, мне спешить некуда.
Пауза.
Вера. Неужели он?!.
Войтюк. Эх, девочка, ты думала, здесь подвигом, Шекспиром повеяло? Не с его пустозвонством яды из-за любви пить. Пойдет сейчас домой, проспится, пропесочат его как следует на работе, и будет шелковый. Зря оды ему писали, мучились.
Вельтман. Да мы просто...
Войтюк. Я понимаю... «Просто»... Это только гениальное все просто. А нам – ой, как все не просто. Хотя вы пока еще гении, конечно.
Вельтман. Почему сразу «гений»?
Войтюк. Да чего уж там. Все через это прошли. Я, когда молодой был, тоже мечтал...
Вельтман. Гений рождается раз в сто лет.
Войтюк. Ну это смотря какого масштаба гений. Есть национальные гении, есть гении, признанные всем человечеством, а есть и маленькие, местечковые. Вот Геннадий Моисеевич был сегодня нашим домашним, так сказать, семейным гением. Гимны ему пели, каждое слово ловили...
Вельтман. Никто гением его не считал.
Войтюк. Но ведь показывали, что считаем... Да вы не нервничайте. Такой уж удел подчиненных. Была бы воля – всю грудь ему орденами заляпали.
Вера. Как так можно говорить?
Войтюк (смеется). Не стыдитесь этого. Все такие. И я такой же. Ничего в этом зазорного нет... Хотя я раньше тоже, как вы... О-о-о! Что ты?! Гений был.
Вера. Вы?
Войтюк. Да... В мечтах. На столетия я не замахивался, конечно. Мечтал быть лучшим из родившихся со мной в одном году. Скромное желание, не правда ли?.. Ночами ерзал в кровати, сочинял о себе статьи в энциклопедию... Потом вниз, вниз... Были, конечно, всплески. Раз в газету попал. Сейчас стыдно вспомнить – гордился. А недавно с бывшей соседкой встретился, – полгода не виделись, – прошла мимо и не узнала. Для нее я уже не существую... Да и для себя-то, честно сказать, тоже... Если б не Валя, плюнул бы на все – и на дно поглубже. Надоела вся эта бодяга.
Вера. Как «на дно»? Надо обязательно стремиться к какой-то цели, а иначе зачем жить?
Войтюк. Стремиться – это хорошо... Знаете, девочка, посредственность – тяжелое слово, но когда-нибудь к нему нужно привыкать. И чем скорее, тем лучше. Все мы... Если один чуть получше, зато другой – с деньгами. Один хитрит что-то, у другого жена... (Покосился на Чичко.) Дай бог каждому. Не изменяет, не изображает из себя цацу.
Климов. Замолчите, ради Бога.
Войтюк затих. Но потом его опять понесло.
Войтюк. Бог... Бог – это сложно... Иногда думаешь, а вдруг он есть? Ну, не Христос, а какая-то... высшая субстанция. И перед ней мы как на ладони. Мы ведь грешим все-таки. Все... Иногда заглянешь себе в душу – столько там всего...
Чичко. Перестань! Что ты за человек?!
Войтюк (тихо). Валя, может быть, пойдем домой, а? Пусть они тут сами...
Чичко (зло). Пойдем! Одевайся! Ну, что ты сидишь?! Мне это больше всего нужно?! Агнец божий! А я, выходит... Я... Не нужно мне ничего! Живите тут как хотите! Мало мне своих забот... Выходит, я, и вправду, сволочь какая-то! (Забилась в истерике.) Людям хочешь добра, а они как на стерву на тебя смотрят! Не хочу! Ничего мне от вас не надо! Пошли! Кому говорю?! Ты!.. Ты!.. Видеть тебя не могу!.. Когда же все это кончится, господи?!
Все засуетились вокруг Чичко.
Войтюк. Валя... Солнышко мое... Не надо
Климов. Успокойтесь, Валентина Ивановна. Воды! Принесите воды кто-нибудь.
Войтюк и Вера кидаются за водой. Войтюк приносит воду. Вера остается на кухне.
Войтюк. Вот, выпей... Валенька, ну что ты?
Чичко. Ничего мне не надо. Уйдите от меня... Как мне все надоело, если б кто знал!
Климов. Я понимаю, Валентина Ивановна, – это из-за меня... Это я неудачник такой... Вы для меня стараетесь. Я все понимаю, вы не для себя. Вы хотели, как лучше. Чтобы мы с Леной были вместе.
Чичко. Ничего я не хочу. Устала я. От всего устала...
Климов. Выпейте воды...
Чичко пьет.
Чичко. Как будто я змея!.. Палками меня. Палками! Бейте, что же вы?! Может быть, поскорей отмучаюсь.
Войтюк. Валя... Валюша... Мамочка моя, да что же это такое?! Ну, зачем ты так?..
Входят Рыбонька и Козловский. Чичко, увидев их, отворачивается. Войтюк возле нее. Климов отходит в сторону.
Рыбонька (Козловскому). Ну?!
Козловский. Не буду я извиняться.
Рыбонька. А я говорю, будешь.
Козловский. Не буду.
Рыбонька. Опять?! (Бьет его по затылку.)
Козловский. Не трогай меня.
Чичко. Его нельзя трогать. Он - мученик! А мы...
Войтюк. Валя, тебе нельзя волноваться.
Чичко. Мне ничего нельзя! Кто я? Это им все можно, а мы... Мы подлецы! Мы не даем им жить! Мы цепляемся за их счастье. Они дерзают, творят, а мы цепляемся... Грабители – вот мы кто!
Рыбонька (тихо мужу). Я с тобой сейчас не знаю что сделаю.
Климов. Валентина Ивановна...
Чичко. Бандиты мы. Старая банда. Под корень нас...
Козловский. Никто Вас так не называл.
Чичко. Неужели?! Спасибо. Не называли! Да у Вас в глазах все время это сидит. Мешаем мы Вам! Ме-ша-ем!
Козловский. Никто никому не мешает. Каждый делает свое дело. А если сами чувствуете, что выдохлись, зачем пылить? Из-за чего? Зачем эти истерики? (Шутит.) Подумаешь, землетрясение произошло. Сами-то в молодости тоже, небось, баловались, так чего ханжить-то? На себя теперь злиться надо.
Войтюк. Вы... Вы... чудовище... Я сейчас... Как так можно?!
Козловский. А Вам можно?
Рыбонька. Заткнись.
Вера (вбегает из кухни). Как Вам не стыдно, Геннадий Моисеевич? Неужели Вы такой?.. Я уважала Вас. Даже когда там все случилось, уважала. А Вы... Вы... плохой человек. Вы – эгоист. Вам никого не жаль. Старая женщина мучается из-за Вас, а Вы никого не видите, кроме себя. Все из-за вас мучаются, а Вы... Это подло! Подло!
Вельтман (кидается к ней). Что ты, Верка?! (Уводит ее в кухню.) Ты что, взбесилась? Без нас разберутся. Тебе больше всех надо?
Вера. Чего ты пристал?
Вельтман. Ох, ты и дура.
Вера. Не твое дело.
Климов (Козловскому). Послушай... Извинись. (Пауза.) Если ты сейчас не извинишься перед Валентиной Ивановной, вот тут перед всеми... за то, что... В общем, знаешь, за что. Если не извинишься, я тебе голову проломлю.
Козловский. Ты...
Климов. Памятью матери клянусь – убью! Все я тебе прощал, но ты тут, как...
Козловский. Леша.......
Климов. Кончился Леша. Я хоть и размазня... Пусть. Тут уж какой есть. Но если я сказал... Ты знаешь меня, да?
Чичко. Не надо, Алексей Михайлович! Я ему прощаю.
Климов (Козловскому). Убью. Завтра же. Я тебе точно говорю.
Рыбонька. Она ему уже простила.
Климов (Рыбоньке). Слышал. (Козловскому.) Ну, так как?
Козловский. Чего ты из-за ерунды?..
Войтюк. Из-за ерунды?! Все ему ерунда! Не надо нам его извинений. Не хотим. Пойдем, Валя, домой. Себе дороже.
Козловский. Подождите. Я не то хотел сказать. Я, наверное, подонок, конечно.
Рыбонька. Наверное. Хорошо хоть, сам понимаешь.
Козловский. Не перебивай. Безусловно, я сегодня... От водки, что ли... Кто-то сказал: в человеке все есть. И хам, и мерзавец, и сволочь, и приличное начало тоже есть. В подонке – хорошее спит, у хорошего – дрянь на дне... Я не знаю, что я за человек. Честно. Перед самим собой. Иногда – мразь такая, что... А иногда – куда ни шло... Короче, я виноват перед вами, Валентина Ивановна. Прошу меня простить. И перед тобой, Леша, виноват... Любовь... Она, наверное, бывает... Но по-честному... больше назло. И себе, и жене, и... всем. Если можешь, Леша, прости. Блажь это все...
Лена с белым, как мел, лицом появляется в гостиной.
Лена...
Рыбонька. Заткнись!
Лена падает. Климов ее подхватывает.
Климов. Лена! (Уносит ее в спальню на диван.)
Дядя Юра (Климову). Воды ей, быстро. И чего-нибудь от сердца.
Климов (кидается в гостиную). От сердца чего-нибудь!
Чичко (роется в сумочке). У меня должно быть.
Дядя Юра (Лене). Не переживай. Ничего... Ведь и все так... Кто в затылок с девяти шагов, а кто втихаря... потихоньку... каждый день...
Лена. Дядя Юра, уйдите... Я жалела Вас, а Вы... Принесите Сережу. Сейчас же.
Дядя Юра. Нет, Елена... Пусть он со мной побудет.
Лена. Ни одной минуты.
Чичко. Нашла. (Отдает Климову валидол.)
Климов (возле Лены). Вот... валидол.
Дядя Юра. Да... Ну, вот и... (Выходит в гостиную.) Люди!.. Дайте водки.
Все молчат. Он находит полупустую, недопитую бутылку, пьет из горлышка и, закашлявшись, выходит в ванную.
Вера (на кухне). Противно.
Вельтман. Не суйся, я тебе говорю. Не просят – не суйся. Чего ты? Тебя просят?
В спальне Климов укладывает Лену себе на колени и укачивает, как ребенка. Пауза.
Рыбонька. Чего этому пьянице нужно?
Войтюк. Друг семьи.
Рыбонька. Бесцеремонность какая! Будто бы мы ему чем-то обязаны. Хамит...
Войтюк. Не стоит обращать внимания.
Рыбонька. Не понимаю, почему я должна терпеть издевательства какого-то...
Чичко. Никто никому не должен. Ничего.
Рыбонька. Валентина Ивановна, вы нас с Геной извините, ради бога. Все так глупо получилось.
Чичко. Дело не в глупости.
Рыбонька. Да, да. Конечно. Гена вел себя сегодня как хам. Но это ведь понятно – выпил. С кем не бывает? (Смеется.)
Чичко. Что вы за него распинаетесь? У него, кажется, и свой язык есть?
Козловский. Что вам хочется от меня услышать?
Чичко. Ровным счетом ничего.
Рыбонька. Все, все. Не будем начинать все сначала. Мир. Давайте порвем это несчастное заявление и будем друзьями... А то я, признаться, испугалась. Представляете, что если бы вы на самом деле отнесли эту бумагу в институт? Ничего ему, конечно, не сделали бы, но нервы – ой, как бы потрепали. У вас там мастера языки почесать. И по делу, и без дела.
Чичко. Да. Уж вы приготовьтесь. Завтра «по делу» будут «языки чесать».
Рыбонька. Валентина Ивановна, неужели вы на самом деле понесете эту писульку в институт? Надо быть выше семейных дрязг. Неужели интеллигентные люди должны вот так вот хватать друг друга за горло?
Войтюк. Интеллигентные люди?! Где это вы нашли здесь интеллигентных людей? Вокруг только спесь и подлость к ближнему. Научился унижать без кулаков и ругани, вот ты и интеллигент.
Рыбонька. Чего это вас прорвало?
Войтюк. Наболело. Вы ведь нас ни во что не ставите. Когда насмехаетесь над нами между собой, небось, не вспоминаете об интеллигентности. А приспичило – шелковые стали?
Чичко. Сеня, не надо.
Рыбонька. Ах, ты...
Войтюк. Попрошу мне не тыкать!
Рыбонька. Значит, так?
Войтюк. Вот именно. Так.
Рыбонька. Хорошо... Посмотрим.
Войтюк. Ага, посмотрим.
Рыбонька (смеется). Нет, ты посмотри на них! Надулись... Думаете, товарищ Почикаев Вас будет слушать? Нужны Вы ему больно.
Чичко. А мы и не собираемся ничего говорить. Алексей Михайлович уже написал.
Рыбонька. Алексей Михайлович, Алексей Михайлович! Не подонок Алексей Михайлович. Сроду Алексей Михайлович этим не занимался.
Чичко. А теперь придется.
Рыбонька. Заставите?
Чичко. Из принципа заставим. Хотела плюнуть на все это, а теперь – назло.
Рыбонька (якобы удивленно). Вот!.. Бывает же такое чудо на свете! (Чичко.) Ты посмотри на себя. Слово какое-то... Вот забыла... Очень на тебя похоже... По географии... Тунгуска подколодная, вот ты кто.
Козловский. Подкаменная.
Рыбонька. А она – подколодная. (Смеется.) Да?
Войтюк. Распоясались.
Рыбонька (нежно Чичко). Пу-угало-о!..
Чичко. Это уж слишком. Сеня, дай бумагу. (Обращаясь к сидящим на кухне.) Вы слышали, товарищи?
Вельтман. Чего?
Рыбонька. Вот это. (Еще нежнее.) Пу-угало-о!..
Чичко. Да, да, вот это. (Садится писать.)
Рыбонька (вырывает бумагу, рвет ее). Пу-угало-о!..
Войтюк. Ничего. Успокойся, Валя. Мы дома напишем. Пусть. Им же хуже будет.
Рыбонька. Да никто вас тут не боится. Явились!.. Кто вас сюда звал? Что вам тут нужно было? Паленое почуяли?
Войтюк. Я говорил?! Уже обернули! Ну, что за люди?!
Чичко. Сеня, это не люди.
Войтюк. А! Ну и прекрасно!..
Климов ведет Лену в ванную.
Рыбонька. У нас в деревне таким, как вы, дома поджигали.
Войтюк. Ау нас таким – ворота дегтем мазали.
Чичко. Сеня!..
Рыбонька. Пу-угало-о!
Из ванной слышится вскрик Лены.
Климов (вбегая в гостиную). Там... Дядя Юра...
Лена (входит в гостиную). Повесился...
Пауза.
Рыбонька. Этого еще не хватало!
Войтюк. Чего это он?
Чичко. Допился.
Все кидаются в ванную. Пауза. Притихшие люди молча выходят из ванной в гостиную.
Климов. Мертвый.
Пауза.
Лена. Это из-за нас он. Из-за нас...
Пауза.
Войтюк. Почему это «из-за нас»?
Пауза.
Он же алкоголик. Наверное, приступ белой горячки.
Лена. Мы его довели. Какой ужас!
Вера. Что теперь будет?..
Пауза. Даже в молчаливой неподвижности чувствуется лихорадочная суетливость присутствующих.
Вельтман. Да ничего не будет. Он сам повесился. Что мы, виноваты?
Лена. Виноваты.
Чичко. Да ни в чем мы не виноваты. Если за каждого сумасшедшего отвечать...
Климов. Надо в милицию позвонить.
Войтюк. Не надо. Подождите. Нужно все продумать, а то потом затаскают. У них там быстро найдут виноватых.
Козловский. Да чего нам бояться?
Рыбонька. Начнут копаться: что да как? Почему именно здесь, а не у себя? Найдут козла отпущения. У них не заржавеет.
Козловский. Д о п р ы г а л и с ь ..
Войтюк. Надо молчать. Ничего у нас не было такого. Просто день рождения. Собрались друзья. Потанцевали, попели. И все. Ничего не было.
Козловский. А заявление?
Войтюк. И заявления не было. Порви, Валя. Сейчас же и порви.
Чичко рвет заявление.
Вельтман. Надо сжечь, а то они клочки сложат и все равно прочтут.
Чичко с помощью Вельтмана сжигает клочки бумаги.
Рыбонька. А почему он повесился именно здесь?
Климов. Ну, мало ли почему...
Козловский. Они докопаются.
Войтюк. Да. Я однажды попал под перекрестный допрос. Лампу в глаза и четыре часа без передышки.
Втроем. Чего и не было, вспомнишь. А тут... Алиби нужно.
Козловский. Какое алиби? День рождения не скроешь.
Вельтман. Значит, его надо скрыть.
Козловский. В ванне, что ли, растворить?
Вельтман. Не смейтесь. Если он здесь, значит, хозяева виноваты.
Рыбонька. Почему виноваты?
Чичко. Конечно, они виноваты.
Вельтман. Все виноваты.
Войтюк. Почему это все?
Чичко. Помолчи.
Вельтман. Косвенно, безусловно. Надо отнести его к себе.
Вера. К тебе?
Вельтман. Дура. К нему. В ванную. Как будто он там повесился.
Вера. Я не понесу.
Вельтман. Тебя никто не просит. (Мужчинам.) Пошли.
Вера. А кто вешать будет?
Рыбонька. Да. Надо ведь и подвесить, как здесь.
Пауза.
Вельтман. Давайте на пальцах кинем. Начнем с меня. На ком закончится, тот вешает.
Разыгрывают. Выбор падает на Климова.
Климов. Я не буду вешать.
Вельтман. В чем дело? Все же по-честному.
Климов. Не буду, и все. Отнести – отнесу вместе со всеми, а вешать не буду.
Вельтман. Ну и не надо. Хотел, как лучше. Мне-то что?!
Пауза.
Рыбонька. Ну что же вы, ребята? Если он здесь будет, нас...
Козловский. Я повешу. Пошли.
Мужчины идут в ванную. Выносят тело дяди Юры в прихожую.
Вельтман. Дверь закрыта. У кого ключи?
Климов. У меня. (Открывает дверь.)
Вельтман. А от его квартиры?
Войтюк. В карманах у него надо поискать. (Роется в его карманах, не находит.)
Козловский. У Лены должны быть.
Лена отдает ключи. Мужчины с телом дяди Юры уходят.
Пауза.
Рыбонька.
Я спросил электрика Петрова:
Ты зачем надел на шею провод?..
Лена. Замолчите!
Пауза.
Рыбонька. Надо в ванной все убрать. Чтобы следов никаких не было. (Уходит в ванную.)
Чичко. Он же здесь пил. Если его вскрывать
будут, сразу поймут. Нужно бутылки туда отнести какие-нибудь. И закуску. Что он ел?
Вера. Ничего. Он без закуски.
Чичко. Вот как без закуски-то пить... (Берет бутылку из-под водки и бутылку из-под вина, вытирает их носовым платком.) Чтоб отпечатков не было. (Уходит с бутылками из квартиры.)
Пауза.
Лена. Вера, разве можно так?
Вера. Мне тоже кажется... Но они же хотят как лучше. Чтобы вас потом не обвинили.
Лена. Верочка... Мы же не люди, мы...
Вера. Вы только не волнуйтесь... Лена... Николаевна... Я вас понимаю. Вам больно...
Лена. Верочка, у меня ничего больше не осталось. Все кончилось. Это не боль, это – везде... Как будто камень... Ой! Больно, Вера... Что со мной? (Хватается за ногу.) Вера! Смотри. Как камень... (Испуганно.) Вера, что это?! Больно!..
Вера (бросается к Лене). Лена... Леночка!.. Это... Не знаю...
Лена. Я каменею... Потрогай... Больно!..
Вера. Это судорога, Леночка. (Растирает ей ногу.) Сейчас пройдет. Это только в сказках каменеют.
Лена. Кажется, отпустило... А я думала... (Облегченно.) А вдруг бы окаменела? Хорошо бы было.
Вера Не надо. Вы такая... Я, Лена... Николаевна... Не каменейте, пожалуйста.
Лена. Глупенькая ты еще, Верочка.
Вера. Я? Все почему-то так говорят... А я тоже страдала, вы не думайте. Я все понимаю...
Лена. Ой, плохо мне, Верочка.
Вера. Это пройдет. Вот увидите. Я вас научу. Когда мне плохо, я всегда так делаю. Надо знаете как?.. Лечь на землю и посмотреть на небо. Совсем ненадолго. Только чтобы оно было чистым...
Лена. И голубым или синим, лазурным... Это для песни.
Вера. Нет, нет. Я совсем не про цвет. Цвет тоже, но не то. Я не знаю, что, но когда смотришь туда, а там глубоко-глубоко... И когда не можешь представить себе этой глубины, почему-то потихоньку успокаиваешься.
Лена. Про песчинки вспоминаешь?
Вера. Не то. Про песчинки я знаю. Мы – не песчинки. Это – глупости. Тут другое... Не Бог, а какая-то... гармония. Понимаете, все правильно вокруг. И никто не виноват, кроме нас самих... Ой, я не умею объяснять, Елена Николаевна.
Лена. Ты научишься, Верочка. Только береги себя.
Вера. Неправда. Надо не себя, надо других беречь. Я знаю. Тогда все получится.
Лена. Тебе надо уйти отсюда. Иди домой, Вера. Уходи.
Вера. Нет. Я не могу бросить... И вас, и... всех.
Лена. Иди, Вера.
Вера. Я хотела, но так ведь не делают... (Нерешительно.) Может быть, правда уйти?
Лена. Иди.
Вера. Да?..
Появляется Рыбонька.
Рыбонька. Порядочек. Чего ты раскисла, Ленка? Все будет нормально, вот увидишь.
Входят мужчины и Чичко. Мужчины в ванной моют руки.
Вельтман. Вот и все. Комар носа не подточит.
Все проходят в гостиную.
Вера. А что теперь?
Климов. Надо теперь в милицию позвонить.
Войтюк. Зачем? Откуда мы знаем, что он повесился? У нас день рождения. Праздник...
Лена. Сережа. Сережа там остался.
Бросается к выходу.
Чичко (останавливает ее). Подожди. Раз он там был, пусть там и остается. Так естественней.
Лена. Он увидит и напугается.
Чичко. Я комнату закрыла... Знаете что? Ребенка тоже могут допрашивать. Надо, чтобы он им сказал: «Я спал у дяди Юры, а потом громко пели за стенкой, я проснулся и заплакал. Мама услышала, пришла, а потом стали звонить в милицию». Ребенку они поверят.
Рыбонька. И соседи заодно пусть слышат. Это мысль. Давайте петь.
Вера. Как петь?
Рыбонька. Громко. Как пьяные.
Вельтман. Давайте, раз надо.
Войтюк. Давайте. Как будто ничего не было. Ничего не было! У нас праздник.
Пауза.
Чичко. Ну! Пойте.
Пауза.
Вера (запела). Широка страна моя родная...
Вельтман. Заткнись! Нашла песню.
Вера. Сами пойте.
Пауза.
Войтюк. Ну что? Ни одной песни вспомнить не можете? Геннадий Моисеевич, возьмите инструмент.
Козловский взял гитару. Берет несколько аккордов.
Рыбонька (запела).
Кто сказал, что наша песня спета,
Пусть поменьше треплет языком...
Войтюк. Все давайте. Громче!
Все (кроме Лены).
Экипаж летучего корвета
Не накроешь траурным венком.
Чичко. Ногами, ногами топайте.
Все (кроме Лены).
Никому за нами не угнаться!
Ни к чему нам дьяволы и боги...
Вера тоже поет, но как-то нерешительно. Ей хочется присоединиться к Лене, но чувство коллективизма приобщает ее к песне.
Чичко (прислушивается). Не плачет еще. Погромче.
Лена. Не надо...
Все (кроме Лены).
Океан в сомненьях пенных бьется.
Слабый топором уходит вниз.
Если даже счастье отвернется,
Крепче за штурвал, моряк, держись!
Лена. Потише. Хватит уже.
Войтюк. Ничего не было. Праздник у нас. Имеем мы право повеселиться?!
Все (кроме Лены).
Никому за нами не угнаться!
Ни к чему нам дьяволы и боги!
Лена. Хватит уже! Хватит, господи!
Все (кроме Лены).
Морякам «Летучего голландца»
Были б ветер, парус и тревоги!
Медленно закрывается занавес.
Никому за нами не угнаться...
Ни к чему нам дьяволы и боги...
Занавес