Владимир Владимирович Гладышев
Светильники надо беречь!
(продолжение. предыдущая часть – здесь)
Из записей доцента Свидерского
"... так часто вспоминаю этот день? Наверное, в моей жизни и более... значимые, что ли, дни бывали, но почему-то я всё чаще и чаще вспоминаю именно этот январский день...
Наши зима-весна, разобрать невозможно, была в разгаре, вчера мы с ребятами посидели, по-домашнему отметив очередную годовщину со дня рождения ВВ, хорошо так посидели, Васька опять стал рассказывать о том, как ВВ с какими-то ребятами влез в окно его комнаты в общаге... Немного "достал" телевизор, потому что видеть на разных каналах одни и те же якобы скорбящие лица было тяжко.
Невольно вспоминается, как отозвался один из поэтов на смерть Шукшина, задав его "друзьям" и благожелателям убийственно точный вопрос: "А где ж вы раньше были, Когда он был живой?". Те слова, которые, может быть, живому продлили бы жизнь, теперь совершенно бесполезны, мёртвому они ни к чему, хотя для тех, кто их произносит, это отличный способ заявить о себе как о "близком человеке"... Эти скандалы из-за дачи, суды, наследство и прочее... Для живых, конечно, это... важно, но при чём тут этот хриплоголосый мужик-парень, прооравший то, что он проорал, и безупречно точно попавший в тон души своего народа?
Я шёл мимо парка, отработав, как обычно, консультацию перед экзаменом, то есть работы было всего-ничего, настроение по случаю яркого солнца и тёплого воздуха (+12 в конце января!) было великолепным, можно сказать, душа радовалась. Возле входа в парк стояла какая-то женщина, я её и не разглядел толком, и продавала подснежники, У нас такое бывает, подснежники в конце января...
Я очень люблю дарить цветы женщинам, очень. Не какие-то претенциозные букеты, веники по два метра длиной, а настоящие цветы. Конечно, они тоже могут быть большими и бывают, но они, настоящие, они живые, их нельзя мерить на метры-килограммы... А самое главное - как светлеют женские лица, когда человеку даришь те цветы, которые он хотел бы получить в подарок!.. Ей-Богу, только ради этого стоит дарить, женщинам цветы! Вот сволочь эгоистичная!
Два букетика подснежников, которые я купил у этой женщины, я нёс в руке, которая не мёрзла, и было непонятно, то ли это потому, что на улице тепло, то ли эти невзрачные на вид комочки весны согревают руку...
Обычно, покупая подснежники, я дарил их первым же встречным знакомым женщинам, благо, в центре города всегда можно встретить если не кого-то из знакомых преподавателей-женщин, то уж студенток точно, не на занятиях же им сидеть в такую погоду, к тому же сессия есть сессия, как сегодня...
"Сегодня Глеб Фёдорович Свидерский никому из встреченных им дам подснежники не подарит!" - говорил я сам себе, неизвестно почему обещая себе же самые страшные кары, если это всё же произойдёт. Эти подснежники я подарю только одному человеку - Жене... Господи, как же мне хотелось встретить её именно сейчас, именно ей отдать эти цветы и, может быть, сказать, наконец-то всё, что так давно хотелось ей сказать! Ну почему не может быть такого, чтобы сейчас мне навстречу шла Женя, чтобы я подошёл к ней, подарил ей цветы, взял за руку и увёл...
А куда увёл-то, доцент?! Но в те мгновения, когда я напряжённо всматривался в лица встречных женщин, хотя зачем оно мне было нужно, Женю-то я могу узнать только по звуку её шагов, в те мгновения мне казалось, что самое главное - это чтобы она появилась, чтобы я её увидел и чтобы у неё в руках оказались эти поразительно тёплые подснежники, выросшие неизвестно под каким снегом, потому что зима тогда, как это часто бывает у нас, на юге, была почти бесснежной...
Конечно, Женя тогда не появилась, да, наверное, и не могла появиться, но как же я ждал!.. И только добравшись домой, понял, что так и держу в по-прежнему тёплой руке два букетика подснежников... Поставил их в стакан на стол в кабинете, да так они там и стояли, пока не засохли, напоминая мне о дне, когда я так сильно надеялся на то, что вот-вот из-за поворота появится мое счастье, и дальше мы пойдём уже вместе…
Так почему же я так часто вспоминаю этот день?.."
День последний
Утро воскресного дня в общаге - это... утро нашей жизни, вот что это такое! Как спится и как не спится в общаге в утро воскресного дня! Какие звуки и ароматы витают и мечутся под сводами коридоров и холлов! Какие колоритные личности появляются на порогах комнат, начиная очередной нетрудовой день своей студенческой жизни!
Разумеется, каждый, кто какое-то время прожил (сказать бы "прокантовался", так могут обидеться те, кто с самого детства носит на себе гордую табличку: "Осторожно, не кантовать!") в общаге, но особенно в студенческой общаге, имеет свои, персональные представления о воскресном дне. Но, пожалуй, объединяющим началом для самых разных людей может стать воспоминание о блаженном ощущении, вызванном тем, что сегодня не нужно никуда бежать «по звонку». Конечно, и в воскресенье бывает необходимость раннего подъёма («чтоб он сдох, этот будильник!»), но всё же воскресенье – это в первую очередь возможность быть хозяином самому себе: когда хочу, тогда и поднимусь, и никакие звонки, преподаватели, дежурные и прочее мне не указ. Я сам себе хозяин, и баста!
Не удивительно, что медленно просыпающийся студенческий народ в воскресное утро озабочен, помимо проблем «хлеба», и проблемами «зрелищ», ведь в воскресенье можно и нужно "оттянуться" даже тем, кто в течение якобы рабочей недели не отягощал себя излишним прилежанием и не проявлял не совсем здорового рвения к учёбе. Что же тогда говорить о подавляющем большинстве общажных жителей, которое всё-таки старается урвать свой кусок от пирога знаний? Когда, как не в воскресенье, можно немножко - а может, и "множко", как получится - расслабиться, почувствовать, что жизнь - это не только работа и учёба, но и многое другое? Разве только в субботу вечером, но ведь это было вчера...
Если учесть специфический, преимущественно женский контингент, обучающийся на филфаке, то нельзя удивляться и тому, что в это тёплое осеннее утро, которое обещало по-летнему жаркий день, за забором, отгораживающим общежитие от остального мира, выстроились разнообразные "средства передвижения", некоторые из которых смело можно было назвать и "роскошью". В них расположились молодые и не очень молодые мужчины, ожидавшие появления тех из студенток филфака, кто намеревался провести этот день в приятной компании.
Большинство из ожидавших успели проинформировать своих подруг о своём появлении и теперь терпеливо ожидали, пока те закончат последние приготовления.
"БМВ", на которой приехали "быки" Гриба, не была самой роскошной из ожидавших прекрасных спутниц своих хозяев машин. Скорее, её можно было причислить к "золотой середине", ближе к "золотой", чем к "середине". Но сидевшие в ней парни сильно отличались от тех, кто находился в других, более или менее роскошных машинах: встречи с ними никто не ждал, человек, которого они намеревались повидать, знать не знал об их существовании, да и не желал знать. Соответственно, и их собственные чувства к этому человеку не отличались нежностью и даже любовью, и этим они тоже отличались от большинства ожидающих. Словом, если бы их здесь не было, стало бы лучше для всех.
В том числе, и для них самих...
Однако они не могли об этом знать. Но зато они знали, что хозяин не погладит их по головке за то, что пацанку не удалось убедить в том, в чём её необходимо было убедить, и рассчитывали, что к тому времени, когда господин Грибанов появятся у себя в офисе, они смогут доложить ему об успешном выполнении задания.
Они знали также, что после посещения оперного театра и ресторана семейство Грибановых отправилось в свой роскошный особняк, где красавица Эльвира честно отрабатывала свою часть сделки, заключённой когда-то между нею и мужем. Она дарила своему супругу совершенно фантастическую ночь, после которой Гриб оказывался в состоянии полного физического упадка и не мог появиться на людях раньше чем часам к одиннадцати-двенадцати. А уж к этому времени они сделают всё, что им было приказано!
* * *
Женя Пятигорская проснулась в это воскресное утро не то чтобы поздно, но и не рано: в половине девятого. Конечно, если учесть то, что занятия в университете начинались именно в восемь тридцать, то это её пробуждение было поздним, но для воскресенья... Чаще всего в этот день они со Снежаной валялись в постелях "до упора", как шутила Снежана, пока кто-либо из соседей не забегал за чем-то совершенно необходимым или лежать становилось невмоготу...
Очевидно, вчерашние переживания оказались полезными, потому что сегодня Женя уже не жалела себя, не плакала неизвестно над чем, а, наоборот, была бодрой, энергичной и даже весёлой. Она даже попробовала сделать зарядку, чего страшно не любила, хотя был период, когда Снежана решила, что им нужно активно заниматься спортом, и тогда две недели она каждое утро крутили "Утреннюю гимнастику" Высоцкого, бегали по парку и даже пару раз сходили в бассейн…
Приведя себя в порядок, Женя заварила большую кружку крепкого чая по методике Глеба Фёдоровича Свидерского, отыскала в своих закромах пакет с остатками овсяного печенья и банку сгущённого молока, и этот завтрак оказался очень вкусным, она поглотила его с неожиданным для себя аппетитом.
Завтракала Женя сидя на подоконнике и разглядывая стоявшие под окном, но с другой стороны ограждавшего университетский парк забора, машины, механически отмечая, кто из девчонок сегодня завеется со своим кавалером на весь день, а то и ночь, отмечать праздник Великого Праздника. Так в общаге назывались посиделки и гулянки, для организации которых главным поводом было наличие того, что можно было съесть и выпить, и большое желание сделать это.
Стоявшая почти под самым её окном "БМВ" ничем не могла привлечь её внимания, потому что под этими окнами иногда стояли та-а-кие машины, что куда там до них этой задрипаной старушке!
Женя была несправедлива по отношению к отнюдь ещё не старой, крепенькой "БМВ", но, действительно, студентки педуниверситета могли обеспечить и "Крайслер" к подъезду, если этого хотелось... Женя вспомнила про "Крайслер" потому, что цветом "БМВ" была схожа с этим удивительно красивым, гордым автомобилем, который, ещё в бытность её студенткой, то есть более двух лет назад, регулярно появлялся возле общаги, ожидая Милку Ильницкую, красавицу и умницу. У Милки присутствовали острый, как бритва, язык и фантастическое умение кружить головы самым разным мужикам: в "Крайслере" сидел один из "королей бензозаправок" Приморска, сидел, покорно ожидая появления взбалмошенной и любимой им Милки...
Позавтракав, Женя стала собираться в больницу к Снежке, где они с Костей должны были встретиться и откуда намеревались утащить сегодня Снежку, если, конечно, врачи им это позволят. Именно об этом говорили вчера Женя и Снежана, когда Женя вошла в палату, оставив в коридоре лейтенанта Иванчука.
Конечно, для Снежаны и для всех них было бы лучше, если бы девушка находилась "дома", даже если этот "дом" - общежитие, и Женя надеялась, что состояние здоровья Снежки позволит им забрать ей в этот самый "дом". Кстати, так оно и было, Снежана чувствовала себя отлично, врачи тоже считали, что для неё будет лучше, если она окажется в привычной обстановке и поскорее забудет о том, что было позавчера. На это же надеялась и сама больная.
Эти надежды были вполне обоснованны, и их осуществление должно было бы стать вопросом времени, если бы не вчерашний вечер в оперном театре, если бы не поход в ресторан, если бы не решимость "быков" выполнить поставленное задание, если бы не... Очень много "если бы не" оказалось на пути осуществления надежд Снежаны и близких ей людей, и эти "если бы не" заметно скорректировали эти пути...
* * *
Майор Вячеслав Иванович Сливенко спал этой ночью всего три с половиной часа, потому что ночь была "рабочей", приходилось даже выезжать на задержание, но утром чувствовал себя замечательно, вроде бы и не было ночной погони и силового задержания вооруженного преступника, ходившего под статьёй, которую раньше называли расстрельной.
Разумеется, начальнику управления не было нужды лично принимать участие в этом задержании, но оно венчало продолжительное и трудное расследование, которое лично контролировал новоиспечённый начальник, а раньше вёл его непосредственно. Поэтому Сливенко хотел собственноручно поставить точку там, где его рукой когда-то были написаны первые буквы, и он это сделал.
Несколько лет назад, когда Славик Сливенко прославился участием в раскрытии резонансного преступления, в городской вечерней газете о нём появился, очерк, снабжённый портретом молодого и красивого героя невидимого фронта. Фотография была настолько удачной, что редакцию буквально осаждали девицы и молодые женщины, стараясь узнать адрес и телефон красавца-оперативника… От этой осады зверели и сгоравшие от зависти редакционные мужики, и вежливо отвергнутые этим самым красавцем редакционные дамы, и сам красавец, на которого обрушился шквал телефонных звонков ("и так дома не бываешь, отдохнуть не дают") и визитов, поскольку мстительные журналистки давали адрес и телефон весьма охотно.
В этом очерке отмечалось, что старший лейтенант Сливенко отличается огромной храбростью, что, кстати, было совершенной правдой, и в качестве доказательства приводился пример: он идёт на задержание, не надев бронежилет. Славик после выхода этого опуса даже выматерился своим приятным, мелодичным голосом: объяснял же идиотке-журналистке, что у людей, которых тогда шли брать, были такие стволы, против которых тогдашние бронежилеты, способные защитить разве что от выстрела из "воздушки", абсолютно бессильны, даже бесполезны, поскольку просто мешают! Во всяком случае, после появления этого очерка некоторые остряки стали звать Славика "Безумство храбрых", особо упирая на имя существительное в этом словосочетании...
"Своё дело я должен довести до конца!" - таким был один из основных жизненных принципов майора Сливенко, и сегодня утром он ещё раз подумал о том обещании, которое дал вчера своему учителю Глебу Фёдоровичу Свидерскому. Острота ощущения того, что вчера он впервые в жизни обманул своего учителя, сегодня уже пропала, он смотрел на вчерашнее философски: сделанного не воротишь... И вместе с тем, понимая, что обман остаётся обманом, майор Вячеслав Иванович Сливенко был готов сделать всё, что от него зависело для того, чтобы его учитель перестал беспокоиться из-за страшных для него событий, хотя в сложившейся ситуации Глебу Фёдоровичу Свидерскому позавидовать он не мог...
* * *
Человек, которому не мог позавидовать майор Сливенко, в это утро пытался выбросить из головы вчерашний разговор с майором и некую особу по имени Евгения Александровна Пятигорская.
Как-то так получилось, что утро воскресного дня было для доцента Свидерского самым плодотворным с точки зрения работы. Именно в воскресенье утром ему работалось лучше всего. Пытаясь докопаться до истоков того, почему оно так происходит, Глеб Федорович решил, что всему виной вторая смена, в которую обучался филфак в те годы, когда он был студентом. Этот разорванный день, когда "утро" - то есть занятия - начинается в два часа дня, а вечер заканчивается неизвестно когда, привёл к тому, что студенты филфака постоянно выглядели как сонные мухи, они могли заснуть в любых условиях и в любое время. Последнее здорово пригодилось Глебу в армии, когда проблемы сна и кормежки часто были главным, что занимало младшего сержанта Свидерского...
Сегодняшнее утро, несмотря на бурно проведённый вчерашний вечер, не стало исключением, и Глеб Фёдорович со скоростью пулемёта "тарабанил" на своей "Эрике", радуясь тому, что слова так удачно, словно сами собой, складываются в предложения, что мысли находят такое точное и выразительное воплощение в тексте, что сама работа не воспринимается как работа… Скорее, можно говорить об игре, когда от тебя как бы ускользает мысль, а ты её догоняешь и аккуратно формулируешь, находя ей соответствующее место среди таких же аккуратно сформулированных мыслей.
Глеб опасался, что его вчерашние переживания помешают нормальной работе, так уже не раз бывало: если он слишком сильно нервничал, то, казалось, способность формулировать свои мысли и создавать связную картину куда-то улетучивалась, он мучительно бился над каждой фразой статьи и за несколько часов изматывающей работы мог написать максимум полторы страницы. То есть столько, сколько при нормальной рабочей форме ему удавалось "вытарабанить" за полчаса. Однако сегодня всё получилось наоборот, работалось просто замечательно, и Глеб думал, что человек никогда не знает, так, чтобы это было наверняка, что и как ему нужно делать, что идёт ему на пользу, а что во вред. Хотя, конечно, не хотелось бы ему повторения вчерашней нервотрепки как стимула к новым творческим подвигам...
Почувствовав приятную усталость, тяжесть в голове, Глеб понял, что необходимо делать перерыв, что голова просит отдыха и таким образом объясняет это естественное желание своему хозяину. Конечно, полностью голова никогда не отдыхает, невозможно для нормального человека перестать думать, даже если ты отключаешься совсем или переключаешься на что-то другое, шарики-то всё-таки бегают! Лишь бы ты дал им возможность бегать так, как это нужно, снабдил их необходимой информацией, а дальше они сами всё сделают...
Прикрыв машинку крышкой, но не убрав её, потому что после отдыха он рассчитывал вернуться к работе, Глеб Свидерский прошёл на кухню и, поставив на плиту чайник, старательно начал исследовать свои припасы, отыскивая, что сегодня можно было бы использовать в качестве "гарнира к чаю" - определение Славика Сливенко, который притащил как-то огромный торт "Птичье молоко" и на грозный вопрос Глеба: "Совесть есть, прохиндей?" незамедлительно ответил заранее, видимо, заготовленной фразой? "Глеб Фёдорович, а это не торт, это гарнир к чаю".
Сегодня, конечно, "гарнир" был не столь раскошен, как тогда, когда впервые возникла эта хорошо прижившаяся формула для определения сладостей, которые дополняли чаепитие, но Глебу удалось обнаружить остатки печенья, хлеб с маслом и даже какое-то подозрительного вида варенье. Получалось, в общем-то, не так уж мало и не так уж невкусно, чтобы огорчаться из-за этого, поэтому Глеб и не собирался огорчаться. Строго говоря, сейчас, когда у него так замечательно пошла работа, всё остальное интересовало его не так уж и сильно, чай так чай! Главное - пишется, и как пишется!
Не дожидаясь, пока вскипит чай, Глеб стал грызть печенье, которое, видимо, было перемешано в магазине с какой-то неведомой ему целью, потому что попадались и чёрствые, столетней давности, и тающие во рту сладкие квадратики.
Глеб стерег чайник, собираясь в нужный момент схватить его и залить крутым кипятком заранее насыпанную в соответствующим образом обработанный заварочный чайник заварку, когда раздался резкий и долгий звонок в дверь. Звонок этот был очень... необычным, каким-то тревожным, но, занятый чайником, Глеб Фёдорович Свидерский не обратил на это внимание...
- Входите, там открыто! - громко крикнул он, рассчитывая, что кто-нибудь из своих всё поймёт и так, зная, как он священнодействует над чайником, а посторонние просто войдут в квартиру, после чего он сможет уделить им должное внимание.
Услышав, как резко хлопнула дверь, он успокоился, хищно глядя на закипающий чайник и держа над ним руку, готовый в нужный момент ухватить его и начать операцию. Когда ему показалось, что этот момент наступил, он подхватил чайник в левую руку, обернувшись к двери в кухню, чтобы, увидеть, кто же это посетил его.
Держа в широко расставленных руках маленький заварочный чайник и только что снятый с плиты закипевший, он обернулся и застыл в этой не совсем естественной позе. Он не просто застыл, он страшно перепугался, перепугался так, что потом, когда малость пришёл в себя, так и не смог понять, как ему удалось удержать эти два чайника, не уронив их и даже не пролив ни капли воды из большого.
Глеб Фёдорович Свидерский перепугался не только потому, что на пороге его кухни стоял человек, который никак не мог здесь очутиться, чьё появление здесь было совершенно невероятным, шокирующим и испугало его само по себе. Самым страшным для него стало выражение лица стоявшей на пороге его кухни Жени Пятигорской, её отсутствующий взгляд, напоминавший взгляд безумной, её трясущиеся руки и трясущееся лицо, её искривленные мучительной судорогой губы, которые не то шептали, не то кричали:
- Гле-б Фёдорови-и-ич, Глеб Фёдорович, Глеб... Фёдорович...
Женя как в беспамятстве подошла к нему, прижалась всем телом к его телу, обхватив руками, и, подняв заплаканные глаза, в которых метался ужас, попросила его: «Спасите меня, Глеб Фёдорович…»
Глеб Свидерский не знал, как ему избавиться от занявших руки чайников, потому что Женя прижималась к нему всё крепче и крепче, обхватывала его руками всё сильнее и сильнее, и он боялся каким-то неловким жестом оттолкнуть её от себя, причинить ей боль…
«О Господи!» - растерянно подумал Глеб Фёдорович и стал осторожно поворачиваться, стараясь одновременно и не оттолкнуть от себя страдающую девушку, и избавиться от не интересующих его сейчас чайников.
О продолжении работы, разумеется, не могло быть и речи, сейчас нужно было попытаться понять, что же произошло с Женей, почему и чем она так напугана. А самое главное - нужно понять, что необходимо сделать для того, чтобы она перестала бояться.
На рабочем столе в кабинете доцента Свидерского стояла прикрытая крышкой старенькая пишущая машинка "Эрика", которая так хорошо поработала сегодня утром...
* * *
Примерно в то же время, когда Женя Пятигорская вошла в квартиру доцента Свидерского, в кабинет господина Грибанова почтительно постучался хозяин "БМВ", которая с утра стояла возле забора, отделявшего общежитие педагогического университета от всего остального мира.
Очень почтительно постучался, потому что хозяин кабинета появился в нём минут десять тому назад, и вид у господина Грибанова был несколько утомлённый, из чего хорошо знающий его "бык" сделал вывод, что Гриб с утра станет кидаться и швыряться, потому что постельные подвиги требовали недюжинных усилий: Эльвира была молодой, темпераментной и сексуально раскрепощённой женщиной, она относилась к ночной жизни с большой серьёзностью и была необыкновенно изобретательна по части постельных утех.
Поэтому супруг, который был на двадцать три года старше её, имевший огромное желание, не всегда имел соответствующие возможности, а Эльвира не хотела с этим считаться, упрямо требуя своего.
- Я, Грибочек мой маленький, - ласково говорила она супругу, объясняя своё... активное поведение, - изменять тебе никогда не буду, и это не только потому, что ты у меня мужик ещё хоть куда, - при этих словах польщённый Гриб счастливо кряхтел. - Просто это, дорогой мой, нерационально и унизительно, ходить по рукам среди мужской части населения Приморска как... придумай, дорогой, сам, как что... Поэтому у меня сейчас один мужчина - мой законный супруг, и уж от него-то я хочу получить всё, на что такая женщина, как я, имеет законное право. Ты согласен со мной, милый? А если согласен, то, будь добр, старайся, оправдывай мои надежды".
Кафедра профессора В.В. Гладышева
Несмотря на соответствующие восстановительные мероприятия, Грибанов после бурно проведённой ночи нуждался в отдыхе, а в таком состоянии любое напоминание о делах только раздражало. Но "бык" знал и другое: за поручение обязательно спросится, и тогда ответ будет полным. Ему не хотелось выглядеть в глазах хозяина плохо, потому что это было чревато и потому что он мог конкретно доложить об успешном выполнении задания.
До того, как прозвучал стук в дверь его кабинета, Гриб успел переговорить с Сотрудником, который разъяснил ему ситуацию и посоветовал вести себя, тише воды и ниже травы. Обдумывая этот совет, Гриб пришёл к выводу, что его коллега абсолютно прав, всё идёт так, как им и нужно, но тут же он вспомнил о своём вчерашнем распоряжении относительно разговора с пацанкой... ЕСЛИ ЭТОТ разговор состоялся, то он был... идиотизмом с ТОЧКИ зрения нынешнего положения дел, потому что его "быки" могли в лучшем случае запугать человека до полусмерти, а в худшем превратить это гипотетическое "полу-" в реальность, то есть отправить эту пацанку если не к праотцам, то к её подружке в больницу. Грибу стало не по себе от того, что его инициатива, на которую он возлагал такие большие надежды, оказалась камнем на шее, способным утащить на дно тогда, когда, казалось, все опасности уже позади...
Он собрался немедленно вызвать к себе "быков", отвечавших за разговор с пацанкой, но его отвлёк этот самый стук, в ответ на который он зло буркнул: "Входи!".
Появившиеся на пороге "быки" вели себя подчёркнуто скромно, как обычно ведут себя люди, хорошо выполнившие порученное дело, уверенные в том, что за это им положена награда и слегка козыряющие своим безупречным профессионализмом, так, самую малость набивающие себе цену.
- Ну? - по-прежнему зло буркнул развалившийся в кресле Гриб.
- Всё хорошо, - лаконично ответил тот из "быков", который обычно разговаривал с боссом.
- Это как?
"Бык" стал рассказывать, стараясь не пропустить важные с его точки зрения детали, внимательно вглядываясь в лицо босса и пытаясь по выражению этого лица определить, какое впечатление производит его рассказ. Но чем больше он вглядывался, тем тревожнее ему становилось: ему казалось, что Гриб никоим образом не радуется тому, как лихо и круто им удалось обработать пацанку, какого страху они на нее нагнали, как "конкретно" выполнено его задание.
После того, как его подчинённый замолчал, Гриб очень долго сидел, обхватив голову руками и уставившись прямо перед собой невидящим взглядом. "Быки" не решаясь пошевелиться, также молчали.
- Это всё? - сиплым голосом поинтересовался Гриб, и его подчинённые с готовностью подтвердили его правоту.
- Значит, это всё... - протянул Гриб. - Какого х... вы сегодня туда попёрлись?!
- Босс, но вчера мы никак не могли это сделать, потому что пацанки дома не было, не станешь же по всей общаге её искать, там сейчас столько ментов, что лучше не светиться, - испуганно забормотал "бык", полагая, что хозяин недоволен промедлением.
- Почему мне сразу же не доложили?
- Так вы... так вас... не было...
- Искать надо было, дебилы!- начал бушевать Гриб. - Если что-то не делается вовремя, нужно головой думать, а не задницей! Вы должны были сегодня, прежде чем туда ехать, найти меня и узнать, надо это делать или уже не надо, уроды долбанные!
"Быки" молчали, хотя, вероятно, им хотелось сказать грозному боссу, что... Им многое хотелось сказать грозному боссу, но делать это вообще не рекомендовалось, потому что, разбушевавшись, Гриб терял над собой контроль и любое возражение делало его ещё большим зверем, чем он был на самом деле. Поэтому они сейчас стояли, ни живы, ни мертвы, мечтая только о том, как бы незаметно и без ощутимых потерь для здоровья покинуть кабинет яростно матерящегося босса...
Им казалось, что они отлично знают своего хозяина, но на самом деле Гриб вовсе не был таким буйно-неукротимым, как это могло показаться стороннему наблюдателю. Он прошёл хорошую тюремную "школу" и прекрасно знал, что внешнее буйство выводит людей из себя, парализует их волю и таким образом облегчает манипулирование ими, поэтому тогда, когда это было нужно и возможно, он старательно играл роль такого себе неукротимого дуболома, способного лбом снести бетонный забор. На самом же деле он очень дорожил не только собственным лбом, но и головой вообще, поэтому сейчас, нагоняя страх на подчинённых, лихорадочно соображал, что ему конкретно делать дальше, брал, так сказать, паузу. Кроме того, и это было немаловажно, Гриб, "выпуская пар", просто разгружал свою нервную систему, справедливо считая, что загонять в глубину организма негативные эмоции не стоит, дабы не приобрести болезнь, победителю которой человечество обещает поставить памятник из чистого золота...
- Съ...лись с глаз долой! - заорал он, выкричавшись, и обрадованные "быки" наперегонки ринулись к двери, едва не застряв в дверях: каждый из них торопился первым скрыться с глаз разгневанного непонятно на что хозяина... Ведь они всё сделали правильно!..
А хозяин, оставшись один, ещё какое-то время соображал, проверяя верность того, что он собирался сделать, после чего с похожим на утробное рычание вздохом поднял трубку телефона и стал набирать номер Интеллигента, понимая, что сейчас ему предстоит очень и очень нелёгкий разговор...
* * *
Утренние события, так испугавшие своими последствиями Глеба Фёдоровича Свидерского и ставшие головной болью господина Грибанова, начались в общаге филфака педагогического университета с появления на пороге комнаты, в которой жили Снежана Лемеш и Женя Пятигорская, симпатичной девчушки-третьекурсницы по прозвищу "Пройда", точно и полно отражавшей характер своей обладательницы, которая, действительно, была пройдохой из пройдох. Но пройдохой безвредной, основные интересы которой были сосредоточены в сфере... еды и питья, причём больше, к её чести, еды...
"Пройда" тарабанила в дверь комнаты так, что этот стук мог бы разбудить людей, заснувших и вечным, и летаргическим сном, оказавшихся в комнате. К счастью, Женя уже не спала, поэтому она быстро крикнула: "Входи!", узнав сумасшедший стук "Пройды".
- Женька, привет, тебя там отпадный парень в коже вызывает, а приехал он на машине, "БМВуха" такая из себя ничего, - затараторила "Пройда" с порога. - Я сказала, что сейчас тебя позову, пацан по виду крутой, у тебя пожрать что-нибудь есть вкусненькое? - задала главный для себя вопрос "Пройда".
- Сгущёнку?
- А ещё?
- Больше ничего...
- Ну, тогда давай сгущёнку... - "Пройда" быстро выхватила из рук Жени банку со сгущённым молоком и так же быстро исчезла с ней.
Посмотрев на себя в зеркало, Женя поправила волосы и направилась к входу в общежитие, соображая, кто бы это мог быть, "крутой и в коже". Конечно, среди её знакомых были люди разные, в том числе и такие, кто подходил под это ёмкое определение, данное глазастой и языкатой "Пройдой", но... Поскольку Женя внешне была девушкой... привлекательной, то и отношение к этой её привлекательности со стороны мужской половины человечества было вполне естественным: многие хотели бы, чтобы Женя Пятигорская стала их... подругой, причём намерения большинства мужчин, обращавших внимание на Женю, были очень серьёзными.
Она выслушивала и страстные признания, и не совсем приличные намёки с одинаковым спокойствием, вежливо объясняя претендентам на её руку и сердце,- или только на руку, но таких почти не было, уже сам вид Жени исключал легкомыслие, разве что какой-нибудь полудурок не мог понять сразу, что это "не тот номер", как говорили в Приморске; да, так она объясняла претендентам, что она... не может ответить взаимностью на их чувства... Эти слова подавляющее большинство воспринимало как кокетство, и только узнав Женю получше, они понимали, что это действительно так...
Среди мужчин, интересовавшихся Женей, были люди, занимавшие, как это говаривали раньше, видное общественное положение, и люди далеко не бедные, поэтому то, что Женьку просил позвать "крутой парень" из "БМВ", не могло удивить "Пройду", поступившую на первый курс тогда, когда Женя заканчивала институт, и жадно собиравшую информацию обо всех в общаге.
Как ни странно, но "бык" Гриба, обладая интеллектом табуретки, внешне производил очень приятное впечатление: крепкий широкоплечий блондин с голубыми, естественно, глазами, похожий на кого-то из известных спортсменов...
- Это вы меня спрашивали? - поинтересовалась Женя, поскольку больше спрашивать было не у кого: холл был по-воскресному пуст.
- Женя Пятигорская? - поинтересовался парень.
- Это я.
- Может, выйдем на улицу? - предложил парень, и Женя, которую обманула его внешность, легко согласилась.
- Хорошо...
Они вышли на крыльцо, спустились с него и медленно пошли по направлению к "автостоянке", как иногда называли девчонки место, где парковались ожидавшие их автомобили.
- Кто вы? Чем обязана?
Обаятельный внешне парень неуловимо переменился: сейчас от него ощутимо исходили опасность и агрессивность, они передавались собеседнице, и Женя уже пожалела о том, что согласилась выйти из общежития, где она чувствовала себя уверенно и надёжно под охраной, пресекавшей малейшие попытки грубости со стороны кого бы то ни было...
- Короче, так! - агрессивно и грубо начал парень. - Тебе велели передать, чтобы ты со своей подружкой молчали в тряпочку обо всём, что она знает. Обо всём, поняла? Если мусор спросит, из-за чего она травиться стала, пусть объяснит, что шифер съехал из-за пацана... Обо всём остальном - молчок! Чо зыришь?
Женя была настолько испугана, испугана не словами и угрозами, которые исходили от самой манеры парня вести разговор, сколько тем мгновенным превращением симпатичного на первый взгляд человека в какое-то чудовище, что не могла ничего сказать и только тупо смотрела в его ярко-голубые, испепеляющие её глаза.
- Чо зыришь? - ещё раз устрашающе повторил он, - Или тебе буркалы на блюдечко, отдельно от башки положить? А?!
- Вы... кто?..
- Не влияет! - отрезал парень. - Тебе это ни к чему: меньше знаешь, спишь спокойнее... - он хохотнул. - А будешь сильно интересоваться, так такую кругосветку тебе и твоей подружке устроим, что потом НИ лечь, ни встать, ни сесть не сможешь, всей толпой во все дырки отдерём! Поняла, нет?!
- Кто вы?!
- Лучший друг животных! Это я тебе так говорю, чтоб, помнила: если что не так твоя подружка брякнет, то мы её и тебя потварим так, что потом вас ни один бомж драть не захочет! Это я тебе обещаю!
- Кто вы?.. - Женя тряслась.
- Визитную карточку я тебе потом пришлю, тебе и твоей подружке. Это если ты меня неправильно поняла... Ты поняла меня?
- Кто вы?.. - настойчиво, видимо, потеряв способность соображать, продолжала спрашивать Женя.
- Выпросила... - парень больно схватил Женю за грудь, и она застонала. - Кто я и что я - ты потом узнаешь, если дурой будешь, - он больно мял её грудь. - А буфера у тебя ничего, - одобрительно сказал он. - Есть за что подержаться, короче: я тебе всё сказал, ты меня правильно поняла. Чеши на больничку к своей подружке, обрадуй её пусть готовится...
Он лениво оттолкнул Женю, которая чуть не упала, и быстро пошёл к своей машине. Уже садясь в неё, он обернулся и крикнул прислонившейся к стене общежития девушка.
- Пока, тёлка! Смотри, чтоб нам с тобой опять не нужно было встретиться, тогда тебе п...ц!
Женя чувствовала, что ноги у неё подгибаются, она пыталась понять, что произошло, но мысли путались, и ей никак не удавалось найти хоть какую-нибудь из них, чёткую и ясную, чтобы можно было, ухватившись за неё, восстановить способность реально воспринимать мир. Она никогда, не думала, что может так испугаться, ужас сковал её по рукам и ногам, лишил способности сопротивляться и даже просто двигаться...
Неожиданно она поняла смысл известного выражения о кролике и удаве: она на собственной шкуре прочувствовала, что значит быть парализованным страхом, когда тебя как бы и нет, осталось только какое-то раздавленное страхом существо, покорно внимающее словам и жестам того, кто вогнал тебя в это унизительное состояние...
Обрадовавшись, что она сумела остановиться хоть на какой-то мысли, Женя оторвалась от стены, на которую до сих пор опиралась, и быстро пошла в общежитие, где заперлась в своей комнате. И здесь её опять, сковал этот ужас, подавляющий волю и превращающий тело в мягкую резиновую игрушку...
Она не помнила, как оказалась перед дверью квартиры Глеба Фёдоровича Свидерского, не понимала, что она звонит в дверь, не слышала ответа хозяина... Она пришла в себя только тогда, когда совсем близко увидела белое, испуганное лицо любимого человека, которого она, Женя, крепко обнимала, ища у него защиты и освобождения это этого всеохватного ужаса...
И еще она очень испугалась: в руках у доцента Свидерского были два чайника, и ей показалось, что сейчас эти чайники упадут на пол, что крепкие руки, которые держат их, сейчас утратят эту силу и не смогут удержать аксессуары для актуального чаепития...
* * *
Интеллигент слушал Гриба вроде бы спокойно, он почти не перебивал пытавшегося оправдаться собеседника, но это спокойствие было кажущимся: он отлично владел собой и сейчас, помимо проблемы "что делать дальше?" решал и другую проблему: как использовать этот явный прокол Гриба для того, чтобы ещё больше укрепить своё привилегированное положение среди коллег по преступному бизнесу.
Он был единственным из троих подельщиков, которого было невозможно уличить в нарушении законов, потому что его сфера деятельности - отбор предполагаемых кандидаток и их "прикрепление" к благотворительному фонду - никоим образом не являлись чем-то противозаконным, наоборот, это можно было рассматривать как очень интересную форму трансформации профориентационной работы в условиях рыночной экономики. Иногда он в шутку думал, что это - готовая тема для кандидатской диссертации по педагогике, которую можно было бы защитить на досуге... Но зачем?
Сейчас он уже решил, что люди Гриба, идиоты под стать своему хозяину, напороли чепухи, но в этом есть и своя положительная сторона. Он полагал, что проблему с Женей Пятигорской ему удастся решить, не вынося сор из избы, малой кровью, но перед компаньонами необходимо будет разыграть небольшой спектакль с целью убедить их в том, что это была нешуточная проблема, которую удалось разрешить только благодаря его личному активному вмешательству. Позднее выяснится, что он ошибался, но сейчас его рассуждения казались ему вполне обоснованными. Теперь нужно было как можно сильнее "построить" идиота Грибанова...
- Почему ты ничего не сказал нам о том, что собираешься предпринять? - грубо оборвал он распинавшегося Гриба. - Почему ты решил, что способен мыслить и даже самостоятельно принимать решения? Кто дал тебе, долбаку такому, право подставлять под удар всё наше дело из-за врождённого идиотизма, собственного и подчинённых?!
На эти оскорбительные вопросы Гриб счёл нужным не отвечать, и Интеллигент отметил это как первую свою победу.
- Ты чего молчишь? - полюбопытствовал он.
- Это, в общем, всё, - у Гриба прорезался голос после длительного молчания, и это был голос очень подавленного человека.
- В самом деле всё? - издевательски протянул Интеллигент. - А может, она уже сидит в ментярне и рассказывает о том, как твои кретины её запугивали? В районном отделении милиции? Или прямо тем, кто у них в общаге дежурит?
- Они думают...
- Кто думает?! - ужаснулся Интеллигент. - Твои идиоты думают?! Не оскорбляй сам мыслительный процесс, они не так уж далеко ушли от своего хозяина, а плоды твоей мыслительной деятельности налицо - как бы нам из-за них ещё плакать не пришлось, всем вместе!..
Интеллигент нагонял страх на Гриба, рисуя гипотетические картины близкого ужаса, не подозревая, что в данном случае выступает в роли пророка...
- Ты хотел сказать, что твои "быки" пытаются думать, - напомнил он окончательно уничтоженному Грибу. - И что же?
- Они думают, что она обоссалась вконец и ничего никому не скажет, - выдавил он. - Они так сказали...
- Собака лает - ветер носит, вот что их слова значат на самом деле, - отрезал Интеллигент. - Здесь нужно все точно знать, поэтому сейчас я туда подскочу, в общагу, найду девку и постараюсь всё замять... Постараюсь! - повысил он голос. - Что из этого получится - это еще вопрос, потому что она девка впечатлительная, хотя по виду сухарь сухарём, а дебилы твои, я думаю, постарались на совесть, им же придурку-начальнику доложить нужно было. Это тебе, - уточнил он. – Ты позвони нашему третьему другу, обрадуй его своим сообщением, не всё же меня одного радовать, а потом я, как из общаги приеду, вас обоих найду, может быть, сегодня опять придётся собраться, кто его знает, как оно пойдёт...
- Так точно, - неожиданно для самого себя произнёс Гриб, обрадованный тем, что его прокол оказывается не таким уж и страшным, что Интеллигент, в способностях которого улаживать конфликтные ситуации он уже неоднократно убеждался, сам берётся за то, о чём он, Гриб, намеревался его просить.
- Но имей в виду, - как бы прочитал его мысли собеседник, - это всё я делаю не потому, что тебя, придурка, выручать нужно, а потому, что из-за твоего идиотизма может крупно пострадать общее дело, в которое все мы вложили столько сил и которое только сейчас стало по-настоящему прибыльным. Это, полагаю, понятно?
Обрадованный Гриб пропустил мимо ушей все оскорбления, за которые он порвал бы глотку любому человеку, и, утвердительно кивая головой, замычал что-то в трубку...
* * *
Костя Иванчук появился в больнице точно в условленное время и не очень огорчился тому, что Женя опаздывала: им со Снежаной, уже одетой и готовой к тому, чтобы отправиться "домой" - в общежитие, было о чём поговорить и чем заняться. Правда, разговор был несколько невнятным, а занятия.., после этого Снежане пришлось заново подкрашивать губы и охорашиваться перед маленьким зеркалом...
Костя собирался отвезти Снежану в общежитие и вернуться в управление, где его ожидал Вячеслав Иванович Сливенко, который плохо представлял себе, что такое выходные дни, поскольку за последние несколько лет в связи с резко ухудшившейся криминогенной обстановкой в стране он и в отпуске-то ни разу не был, не говоря о такой роскоши, как выходные дни.
Конечно, майор Сливенко хорошо помнил слова Александра Твардовского, которые когда-то прочитал ему Глеб Фёдорович Свидерский: "Сурово спрашивай с себя, С других - не столь сурово". Поэтому он никого не заставлял работать в выходные дни, но как-то так получалось, что добрая половина его подчиненных оказывалась почему-то на работе в субботу и воскресенье, и работа от этого отнюдь не страдала... Страдала семейная жизнь, страдали жёны и девушки его сотрудников, страдали несколько верных мужей (под руководством Сливенко работали и женщины, не уступавшие в хватке хорошим мужикам-профи, называвших себя "мама-папа", но любивших своих грозных супруг и отчаявшихся убедить их сменить работу: "Да ты могла бы отличным адвокатом быть, и жили бы как люди..."). Но работа не страдала...
Хотя Костя Иванчук и должен был официально приступить к работе с завтрашнего дня, его появление в отделе в воскресенье никого не удивило, не вызвало никаких возражений или умиления его служебным рвением: майор Сливенко умел подбирать людей, и микроклимат в его отделе был особенным, хотя руководил-то он, как уже отмечалось, без году неделя.
- А где же Женька-то? - спросил Костя у Снежаны, продолжавшей заглядывать, в маленькое зеркало.
- Придёт сейчас, - Снежана была озабочена своим внешним видом. -Костя, ты не смотри на то, как женщина, наводит красоту, это для всех нас самый интимный момент...
- А я почему-то думал, что самый интимный момент для женщины не связан с помадой и лаком! - засмеялся Костя.
- Ты старайся не думать о вещах, размышления над которыми могут потребовать от тебя сверхусилий, - посоветовала ему Снежана. - Не ровён час, беда случится с твоей перенапрягшейся головушкой...
- Не боись! - успокоил её Костя. - У меня с извилинами если не полный, то почти полный порядок.
- А "почти" не считается! - засмеялась Снежана. - Где "почти", там и рвётся, потому что тонко...
- Нет, Снежка, а где, в самом деле, Женька-то? Может, пойдём потихоньку, по дороге её встретим?
- А если, она "трэмом" поедет?
- А мы будем смотреть внимательно, они же сейчас почти пустые идут, увидим Женьку - сделаем так, чтобы она нас заметила, выхватим на ходу. "Спрячь за высоким трамваем девчонку, выкраду вместе с трамваем", - изображая, как ему казалось, Яшку-Цыгана из "Неуловимых мстителей", пропел Костя.
- Посмотрим, как у тебя это получится... Ой, Костька, не подходи ко мне, я же уже накрасилась!.. Ну, Костенька...
Держась за руки, как они ходили всегда, они дошли от больницы до общежития, не сумев увидеть в окнах и в самом деле пустых сейчас трамваев Женю, и здесь выяснилось, что Жени нет и в общежитии. Если судить по тому, в каком состоянии оставила аккуратистка-Женя комнату, то собиралась она в большой спешке. Но понять, куда именно она отправилась и где сейчас может находиться, было невозможно: не было ни записки, ни какого-то указателя...
- И где же она может быть?.. И что бы это всё могло значить? - было непонятно, кому именно задаются Снежаной эти вопросы - себе или Косте, но ответов на них не могли дать ни он, ни она.
- Снежка, а куда она, в самом деле, деться могла?
- Ума не приложу, - откровенно призналась Снежана. - Если мы договорились, что она должна была утром в больницу прийти, то она вообще никуда не могла пойти, кроме как в больницу... Если она не пришла, значит, что-то такое случилось, но что?
- Может, кто из девчонок знает? - высказал предположение Костя
- Но тогда что-то совсем... такое, ну, я не знаю, должно было случиться. Иначе она записку оставила бы, это точно... Ты посиди пока, Костик, а я пойду, и правда, у девчонок поспрашиваю...
Снежана легко выпорхнула из комнаты, а Костя принялся опорожнять вместительную сумку, в которой находилась "передача", приготовленная для дочери матерью Снежаны. Кое-какие сладости были куплены и положены в сумку самим Костей, он рассчитывал, что Снежана этого не заметит, хотя девушка это очень хорошо знала: мама просто не могла купить ей то, что выискивал Костя, потому что купить это можно было только в городе.
Так будущий сотрудник СБУ Константин Иванчук, настоящий профессионал своего дела, "прокололся" на том, что посчитал себя умнее любимой женщины...
- Девчонки сказали, что к ней недавно приезжал какой-то парень, красивый блондин в "БМВ", - сообщила, входя в комнату, Снежана. - Они о чём-то поговорили, потом Женька постояла возле общаги, быстро вернулась в комнату и потом уже куда-то убежала. Говорят, что она была очень взволнована...
- А что это за парень-то, блондин красивый?
- Знаешь, - подумав, ответила Снежана, - у неё когда-то был, ну, не парень, но она ему очень нравилась, он за ней бегал, похожий парень: тоже блондин, симпатичный такой, на какого-то артиста похож, знаешь, такая красивая ямочка на подбородке?..
- Какая ещё такая ямочка? - насупился Костя.
- Костька, ну нет же ничего страшного в том, что у красивого парня на подбородке ямочка! - нравоучительно сказала Снежана. - Красота облагораживает, это я тебе всегда говорила.. Так вот, этот Дима и в самом деле очень хороший парень, Женька его даже жалела, говорила, что, мол, такому хорошему парню и так не повезло: влюбился в такую, как она... И у него была хорошая иномарка, он очень обеспеченный парень, у него какая-то фирма. Но это давно было...
- Слушай, а девчонки номер этой "БМВ" не запомнили?.
- "Пройда" запоминает только то, что касается... продуктов питания! - засмеялась Снежана. - Если бы там кусок колбасы был...
- Снежка, мне на работу надо, ты мне потом туда позвони, вот телефон. Женьке привет передавай, вот тебе... продукты питания, а я побежал. Пока...
После того, как Костя вышел из комнаты, выяснилось, что Снежане опять необходимо уделить внимание собственной внешности, и в этот раз она долго раздумывала, а стоит ли снова накрашивать губы, пока не решила, что на сегодня хватит, что в общежитии её видели во всяком вице, сойдёт и так. Снежана Лемеш не очень любила помаду...
* * *
- Женя, а может, ты всё-таки как-то запомнила номер? Ну, как оно там у Чапека: "О, шея лебедя, о грудь, о барабан…"? - спрашивал Глеб Фёдорович Свидерский Женю Пятигорскую, которая уютно устроилась у него на коленях, обняв его за шею и положив голову ему на плечо.
После того, как ему всё-таки удалось избавиться от занимавших его руки чайников, Глеб Свидерский сам не заметил, как он стал нежно целовать испуганное лицо Жени, которое под его поцелуями как бы оживало, становясь умиротворённо спокойным и счастливым. А когда Женя робко, несмело, но страстно ответила на его поцелуй, сорокалетний доцент Свидерский позабыл обо всём на свете, в том числе и о своём возрасте, своих сомнениях, своих, развившихся за долгие годы одиночества, комплексах, он весь отдался этому необыкновенному для него чувству: слияния с любимым человеком, когда губы и руки, ищущие и находящие губы и руки другого, родного тебе человека, понимают всё, что происходит, гораздо точнее и полнее, нежели могли бы объяснить это самые умные из слов...
Глеб и Женя были очень нежны, каждый из них одновременно и хотел сделать счастливым другого, и боялся, что это его желание не найдёт того единственного способа выражения, который доставит радость и счастье любимому.
Наверное, со стороны они напоминали очень искушённых к нежных влюблённых, чутко и бережно прислушивающихся в первую очередь к ощущениям другого, а уже потом - к своим собственным. Именно из этого и появлялась нежность, подлинная, глубинная нежность, когда всё, что делается, радует тебя самого тем, что может доставить радость любимому...
Неожиданно Женя отпрянула от Глеба и испуганно посмотрела на него, но он ответил ей спокойным, уверенным взглядом по-настоящему счастливого человека.
- Это правда, Женечка... - сказал он, отвечая на вопрос, который был в её глазах.
Женя опять расплакалась, и он опять стал её утешать, и утешал её долго, и слёзы её высохли как бы сами собой...
- Сейчас будем пить чай, ты мне всё расскажешь, но самое главное - не смей ничего бояться! Уже все хорошо, понимаешь? - спросил он, и Женя с облегчением кивнула головой.
Они пили чай в кабинете, Глеб сидел в большом кресле, а Женя сидела у него на коленях, и ей было очень удобно на этих, в общем-то, костлявых и мало приспособленных для сидения на них коленях...
- Нет-нет, я даже и не подумала, что номер, ну, запомнить можно, у него был такой противный голос, а сам он казался таким сначала симпатичным парнем, - сбивчиво говорила Женя, осторожно целуя Глеба в висок. - ... Волосы седые... - проговорила она и поцеловала эти седые волосы.
- И вообще, девочка, я уже человек, прямо скажем, не первой молодости, - начал было Глеб Фёдорович Свидерский, но Женя нежно закрыла ему рот ладонью. - М-мы-м-мм - промычал он что-то совершенно невразумительное.
- И так будет всегда, когда я услышу... глупости, - пообещала Женя. - Как услышу, так оно и будет...
Освободив рот и не забыв при этом поцеловать ладонь, которая его закрывала, Глеб Фёдорович Свидерский попытался продолжить рассказ своей биографии, но Женя его прервала.
- Мне теперь ничего не страшно, - задумчиво сказала она, - мне кажется, что ничего плохого вообще не было и не будет...
- Не будет! - твёрдо пообещал ей Глеб. - Только давай я сейчас позвоню одному человеку, он в таких вещах разбирается намного лучше нас с тобой вместе взятых, пусть он услышит всё, что ты рассказала...
Женя грациозно поднялась с его коленей, отошла к окну, поправляя волосы, а он быстро набрал номер служебного телефона майора Сливенко: Глеб Фёдорович знал, что звонить Славику домой было бесполезно, автоответчик тот проверял поздно вечером, если не ночью...
- Вячеслава Ивановича, пожалуйста, - сказал Глеб Фёдорович Свидерский, поздоровавшись. - Славик, это я... Да, всё о том же... Но у меня есть новые... сведения, что ли! Произошло очень неприятное дело, очень... Да, слушаю... Я помню, что ты сказал, что позвонишь через неделю, помню! Но, Славик, это, действительно, очень серьёзно! Если я говорю, что очень, значит, так оно и есть! Да, слушаю... Да-да... Славик! Славик! Я же не идиот!.. Да-да, да! Да, говорю! Хорошо... Спасибо, и тебе тоже всего самого доброго! - он зло швырнул трубку..
Женя, подошла сзади и, прислонившись грудью к его плечам, обхватила руками шею Глеба.
- Что?
- Черт знает что! - возмущённо воскликнул он. - Делает из меня идиота убогого, который паникует по мелочам. Даже слушать не стал…
- Это тот самый Славик, гроза преступников?
- Он... Вчера обещал разобраться, но, говорит, неделя на это дело уйдёт, а сегодня ведёт себя так, словно...
- Но, Глеб Фёдорович... - начала Женя, и Глеб её тут же перебил.
- Глеб... - просительно произнёс он,
- Я..., не надо давить, хорошо? Я постараюсь, но не сразу, это... - Женя не смогла сразу подобрать слова, и Глеб Свидерский с готовностью закивал головой.
- Хорошо-хорошо...
- Может, это и в самом деле... так? - неуверенно предположила Женя. - Как-то само обойдётся?..
- Знаешь, Женечка, вы пока со Снежаной живите у меня, ну, хотя бы эту неделю...
- Я не хочу у... тебя, я хочу – с тобой...
- Женя... - Глеб подошёл к отвернувшейся к стене девушке и осторожно положил руку ей на плечо. - Женя... - тихо повторил он и неуверенно посмотрел ей в глаза. Вероятно, в этих глазах он увидел то, что дало ему ответ на невысказанный им вопрос, потому что он медленно развернул Женю лицом к себе, поцеловал в губы, потом в шею и в грудь, медленно опускаясь перед ней на колени...
* * *
Майор Сливенко был очень недоволен тем, что ему позвонил Глеб Фёдорович Свидерский, потому что информация, которую хотел сообщить его учитель, заставила бы его менять разработанные планы и уделять более серьёзное внимание тому, чему, как он полагал, уделять внимание пока что не следовало.
Чертыхаясь про себя, он вызвал Костю Иванчука и минут десять с ним разговаривал, расспрашивая его о том, как он, Костя, относится к Снежане, что он думает о Жене Пятигорской - и некоторые, совсем уж специфические детали их работы, лейтенанту Иванчуку открылись впервые.
Переговорив с Костей, он отправил его в общежитие, приказав оставаться в комнате Снежаны, если она того пожелает, а лучше всего - незаметно для девушки увести её оттуда и постараться до вечера там не появляться. Сунув Косте мобильный телефон, он назвал номер этого телефона и приказал каждые час-полтора сообщать о том, какова обстановка.
У майора Сливенко была масса неотложных дел, и он целеустремлённо занимался ими, потому что в воскресенье можно было работать спокойно, не отвлекаясь на ненужные совещания или заседания, которые с понедельника по пятницу сильно отравляли жизнь Вячеславу Ивановичу Сливенко. Разумеется, он не был принципиальным противником заседаний или совещаний как таковых, если они приносили конкретную пользу, но чаще всего подобного рода мероприятия были пустой тратой драгоценного времени, которого всегда не хватает для работы, так что о пользе говорить не приходилось...
Занимаясь этими неотложными делами, Вячеслав Иванович Сливенко нет-нет, да и возвращался мыслями к разговору с Глебом Фёдоровичем. Он хорошо знал своего учителя, он догадывался, что Женя Пятигорская много значит в его жизни, поэтому было понятно: все, что происходит с этим человеком, Глеб Свидерский воспринимает обострённо. "Она ж несмышлёныш и малое чадо..." - напевал Глеб Фёдорович после того, как переговорил как-то по телефону с девушкой, и сидевший напротив него Славик Сливенко изумлялся тому, что в обычных словах обычной песни может звучать столько нежности...
Личное отношение к Глебу Фёдоровичу Свидерскому и его просьбе никоим образом не сказывалось на работе майора Сливенко, он точно знал, что профессиональное чутьё и опыт его не подведут в нужный момент, что он сделает всё необходимое - опять же в нужный для этого момент. Плохо только то, что, кажется, он опять обидел Глеба Фёдоровича... Ничего себе: два дня подряд обижать такого человека! Сейчас майор Сливенко жалел о том, что он - не Дейл Карнеги, которому блестяще удавалось предотвращать конфликты, а если таковые всё же случались, - то сглаживать последствия...
"Хотел бы я посмотреть на этого хмыря Карнеги, если бы он жил в наше время - и в наших условиях!" - сердито думал майор Сливенко.
* * *
Интеллигенту не удалось обнаружить в общежитии Женю Пятигорскую, комната оказалась запертой, а дежурные рассказали ему, что интересующая его студентка, сильно расстроенная, только что куда-то выскочила. Куда - они не знали...
В отличие от дежурных, он знал причины того, что всегда уравновешенная и спокойная Женя была сильно расстроена, и то, что она исчезла в неизвестном направлении, по-настоящему встревожило его. Те гипотетические кошмары, которые он в порядке профилактики рисовал Грибу, сейчас стали казаться вовсе не такими уж гипотетическими: ведь если девушка отправилась туда, куда ей лучше было бы не ходить, а именно, в милицию, то последствия этого визита могли быть самыми не предсказуемыми.
Нужно было срочно звонить Сотруднику, которого, очевидно, идиот Гриб уже успел проинформировать о подвигах своих "быков", совершённых сегодня утром, и вместе думать, что можно сделать в данной ситуации. Честно сказать, поганой ситуации, и самым поганым было то, что они не знали ничего более или менее точно, всё, что они делали, основывалось на догадках...
Сотрудник пообещал подъехать в отделение милиции, которое отвечало за правопорядок на территории студенческого городка, и там на месте, попытаться, если уже ВОЗНИК какой-то "хойшех", навести тишь и гладь. Благо, начальником этого отделения был бухарик-майор, так трясшийся от страха за своё место, что его и заставлять не нужно будет спустить дело на тормозах.
Если же ничего такого в отделении не знают, то он должен был заставить майора сообщать о каждом подозрительном сигнале из общежития педагогического университета лично ему, то есть в том случае, если Женя всё-таки придёт в отделение, беседовать с ней должен был лично он.
Сотрудник и Интеллигент были убеждены, что принятые ими меры способны предотвратить нежелательный для них ход развития событий, но это были меры, так сказать, ответные, оборонительные, и их эффективность снижалась именно этим. Более эффективными могли и должны были стать меры наступательного характера, но для этого нужно было узнать, где же сейчас находится эта чёртова Женя Пятигорская!
* * *
Евгения Александровна Пятигорская и Глеб Фёдорович Свидерский находились в квартире доцента Свидерского, где в гостиной был разобран большой и мягкий диван из гостинного гарнитура; диван был застелен накрахмаленной, хрустящей простынёй, которая сейчас была смята и потеряла свою первоначальную свежесть под их горячими телами.
Они были счастливы.
* * *
Сразу же после того, как Интеллигент покинул общежитие, там появились Снежана и Костя, так и не встретившие по дороге Женю.
Оставшись одна в комнате, Снежана стала разбирать выложенную Костей из сумки "передачу", по ходу дела дегустируя наиболее лакомые кусочки. В этом ей стала активно помогать неизвестно откуда появившаяся "Пройда", у которой нюх на съестное был абсолютным, как у акулы на кровь в морокой воде - она могла учуять, что в какой-то из комнат появилось что-то вкусненькое, ещё до того, как это понимали сами обитатели комнаты...
Костя обладал правом проходить в общежитие потому, что дежурные на входе знали, кто он такой, поэтому он никогда не ожидал, пока кто-то вызовет Снежану, но стучал в дверь всегда очень деликатно, не желая лишний раз "рвать нервы", как он говорил, стуком.
Снежана, конечно, знала Костин стук, и иногда она и Женя разыгрывали парня, изображая суматоху и нарочито испуганно крича: "Ну Васенька, ну миленький, ну залезь под кровать, только ты там не забудь одеться!". Васенька мог быть и Димочкой, и Петенькой, и даже Гаврилой, как однажды выдала Женя, вспомнив "Двенадцать стульев", но Костя неизменно "покупался" на этот нехитрый розыгрыш и вёл себя как неизвестно кто, пока девушки не начинали смеяться и не предлагали ему самому лезть под кровать...
Сейчас Снежане было не до шуток, да и "Пройда" есть "Пройда", это не Женя, с которой они понимали одна другую с полуслова.
Поэтому Снежана подбежала к двери и, широко распахнув её, пригласила Костю широким жестом.
- Заходите, дорогой Константин Иванович, гостем будете! Костя, смущённо улыбнувшись, вошёл в комнату, а хватавшая всё на лету "Пройда" мгновенно оказалась возле двери.
- Пока, ребята, пока, я линяю, спасибо за угощение!
- Заходи попозже, - радушно сказала Снежана, - проглотина ты наша общажная...
"Пройда" довольно засмеялась и исчезла.
- Женя не появлялась? - спросил Костя.
- Женя не появлялась, - ответила ему его же словами Снежана и заперла дверь на защёлку. - Женя не появлялась... - повторила она, медленно подходя к нему и хищно протягивая к его шее руки со скрюченными пальцами. - Сейчас я тебя буду... вампирствовать!
Что означал данный неологизм, между прочим, индивидуально-авторский, прямо сейчас изобретённый Снежаной, Костя с удовольствием узнал в последующие полчаса, и нельзя сказать, чтобы после этого он проникся ненавистью к вампирам...
- Снежка, пошли отсюда, - предложил он после того, как Снежана, очевидно, "навапмирствовалась" всласть, поскольку сейчас пальцы её рук, не скрюченные, а нежно-расслабленные, гладили его затылок........
- Куда? И зачем куда-то идти, когда всё так хорошо?
- Куда? На улицу. На свежий воздух.
- Тебе что, дышать нечем? - невинно поинтересовалась Снежана. -Может, сделать тебе искусственное дыхание?
- Снежка, ну пошли, а?
- А если Женька придёт?
- Ну, она придёт, а мы ей записку оставим... Может, она и в самом деле с этим парнем, как его, ты говорила?
- С Димкой? У которого машина?
- Ну да. У тебя, часом, его телефона нет?
- Нет, откуда ему взяться? Его и у Женьки не было, этот Димка всегда сам появлялся. О, слушай! Идея! Может, она у Глебушки?
- ?
- У Глеба Фёдоровича. Она ведь, ну, ты знаешь, так, может, они как-то договорились встретиться, хотя нет, она же ко мне в больницу собиралась... Конечно, можно Глебу просто позвонить, узнать, но для этого нужно вниз идти...
- Для того, чтобы позвонить, вниз идти не нужно! - торжественно изрёк Костя, доставая мобильник. - Прошу, сударыня!
- Костька! Откуда?!
- Ценные кадры обеспечиваются всем, что им необходимо для высококвалифицированного труда! - важно отчеканил Костя. - Так что пользуйся, пока я ценный кадр...
Снежана не заставила себя просить ещё раз, она взяла маленькую изящную "Моторолу" и с некоторой опаской набрала номер телефона.
* * *
Говорят, что любая женщина на всю жизнь запоминает своего первого мужчину, сколько бы в дальнейшем партнёров она не имела и какими бы замечательными ни были её отношения с этими последующими партнёрами.
Специалисты-сексологи объясняют это с помощью различных терминов и теорий, но всем понятно, что дело здесь совсем в другом: то, что происходит с женщиной тогда, когда она в первый раз оказывается близка с мужчиной, - это рубеж, каких немного бывает в её жизни. Но рубеж этот она преодолевает не сама, а вместе с человеком, который должен провести её между болью и наслаждением, дать ей почувствовать счастливую неизбежности и краткость боли и всеохватывающую вечность наслаждения...
Счастлива женщина, первый мужчина которой, - любимый мужчина, тот, кто знает, что именно преподносит она ему в дар, умеет понять величие этого дара и быть благодарным за него. Мужчина, для которого, она - Женщина, которой он готов служить и которой он готов владеть, принимая на себя ответственность за всё, что отныне связывает их. Счастлива такая женщина!
Женя Пятигорская не почувствовала боли, когда она и Глеб стали близки, хотя, наверное, эта боль всё-таки была... Она была слишком упоена своим счастьем, слишком сильно любила она это навсегда родное сухощавое тело, прекрасное в своей силе и нежности, невесомо нависшее над ней и блаженно разорвавшее её лоно...
Позднее, пытаясь понять, что именно он ощущал в эти мгновения их первой близости, Глеб Свидерский не мог вспомнить ничего, кроме ощущения счастья. Ему казалось, что именно Женя стала его первой женщиной, хотя, разумеется, и до этого он вступал в близкие отношения с разными, в том числе и очень красивыми, очень искушёнными в вопросах секса женщинами.
Но это был именно секс, причём секс, если можно так сказать, в голом, виде, когда интимные отношения лишены - или почти лишены!- духовного начала, когда женское тело вызывает бурление крови, а в висках стучат громадные молоты, заглушающие всё остальное.
Но только сегодня он по-настоящему понял поразившие его когда-то слова англичанина Джона Бойнтона Пристли: "В этих глазах я не видел ни искры нежности - её никогда не было и быть не могло,- а без нежности, и без ребячества, и без любви всё то, что происходит между мужчиной и женщиной, - только грязь и борьба"…
"Грязь и борьба" - вот и все во что могут превратить и превращают люди великие чувство, без которого жизнь человеческая пуста и бессмысленна, каких бы высот не удавалось человеку достичь. Наверное, самое страшное - это осознать в конце жизни, что вся она прошла в грязи и в борьбе, что не было в ней нежности, не было ребячества, не было любви?.. Избави Бог человека от такого финала жизненного пути...
- Хорошо, что у тебя нет жены... - Женя говорила не с Глебом, а как бы сама с собой. - Как хорошо, что у тебя нет жены, что...
- Жень, у меня жена есть. Теперь есть, - смущённо уточнил он.
- Глеб, а почему ты до сих пор не женился? Я так радовалась этому, и сейчас радуюсь, но ведь это... неправильно?..
- Ну, как я мог жениться, если ты была маленькой? - засмеялся Глеб Свидерский. - Ты же только на свет появилась, а у меня уже был паспорт гражданина Союза Советских Социалистических Республик, такая себе "краснокожая паспортина"!
- Глебка, я серьёзно, не шути со мной, это я тогда была маленькой, а сейчас я уже большая...
- Ты всегда была, есть и будешь маленькой! - уверил Женю Глеб. Всегда, поняла? А не женился... Женя, я не знаю и сам, понимаешь? Сейчас мне кажется, что это потому, что я, как это ни смешно, всю жизнь ждал тебя... Конечно, это смешно, так, наверное, не бывает, но мне так кажется. Знаешь, иногда появляется женщина, она тебе даже нравится, может, даже что-то большее к ней испытываешь, но в глубине души сидит вот это "не она!", и ничего с этим не сделаешь. Хотя, конечно, отношения есть отношения...
- Это какие такие отношения? - заинтересовалась Женя.
- Разные отношения, маленькая, - быстро сказал Глеб. - Разные. Я не хочу сказать, что всё было не так, это было бы... неправда и нехорошо по отношению к тем, другим, но не было... главного, понимаешь? Вот я и думаю, что, оказывается, всю свою жизни я ждал тебя, хотя сам этого не знал...
- Ты мне потом обо всём этом расскажешь, а сейчас... - Женя осторожно подвинулась, чтобы быть ближе к Глебу. - Сейчас...
- Женечка, что это?! - Глеб по-настоящему испугался, увидев начавшие уже багроветь следы от пальцев на красивой и нежной груди Жени. - Господи, да когда же я это?
- Глебушка, это не ты, - успокоила его Женя. - Это... тот... Глеба подбросило с дивана, словно это была сетка батута.
- Ну, сволочь!
- Глеба, иди ко мне, - позвала Женя. - Уже всё хорошо, иди ко мне...
Тут раздался звонок телефона, и Глебу пришлось взять трубку. Услышав голос Снежаны, он очень обрадовался.
- Ты откуда, Снежана?
Какое-то время он слушал молча, потом рассмеялся и с явным облегчением заговорил.
- Да здесь она, здесь, у меня, да, пришла не так давно... Что? Да-да... Да, говорю… В общем, Снежана, мы вас ждём. Дорогу не забыла? Да, и Костю тоже бери, давно пора познакомиться с тем, кто нас бережёт, у меня, кстати, один такой высокопоставленный... оберегатель, так сказать, недавно в гостях был... Всё, ждём!
- Они тебя обыскались, - сообщил он Жене. - Им сказали, что ты куда-то убежала, вот они и волнуются.
- Ой, так нужно всё убирать быстро, - заторопилась Женя, - они же сейчас придут.
- Успеем... - Глеб подошёл к Жене и легко поднял её на руки. - Я несу тебя в ванну, а сам пока что тут всё поприбираю. Потом пойду и куплю что-нибудь к чаю, какой-нибудь "гарнир".
- Почему "гарнир"? - удивилась Женя, крепко держась за его шею.
- Я тебе потом всё это расскажу, - пообещал Глеб. - Нам с тобой нужно так много рассказать друг другу, наверное, хватит на всю жизнь, я думаю...
- Ещё и останется!.. - засмеялась Женя. - Неси меня в ванну, Глебка, я ведь тяжёлая.
С последним утверждением Жени Глеб Фёдорович Свидерский был категорически не согласен, но он посчитал за благо промолчать, держа при себе это своё личное мнение...
* * *
- Так и есть, она у Глеба! - Снежана сообщила Косте то, что он и сам уже давно понял из её разговора по мобильнику. - Глеб зовёт нас к себе в гости... И тебя, между прочим, тоже!
- Снежка, ты так это сказала, что я не понял, как мне нужно реагировать? Стать на голову от счастья?
- Пока не надо, - остановила его Снежана, зная, что для Кости это не составляет никаких трудностей - стать на голову и стоять так долго-долго. - Просто сейчас пойдём, я тебя познакомлю с очень интересным человеком, с которым ты уже заочно знаком.
Костя не горел особым желанием знакомиться с доцентом Свидерским, потому что невольно ревновал к нему Снежану, но такое знакомство было лучше, чем сидеть в комнате или идти гулять, поэтому он согласился.
- Идём знакомиться с интересным человеком, - покладисто сказал он. - Ты мне пока отдай мою рабочую игрушку, мне нужно кое-кому позвонить, а сама собирайся...
- Держи! А я пока что-нибудь к чаю соберу, потому что у Глеба всегда чай такой вкуснющий!..
Получив назад "Моторолу", Костя вышел в коридор и позвонил майору Сливенко.
- Вячеслав Иванович? Это я.
- Докладывай…
- Сейчас уходим из общежития.
- Куда?
- В гости к их преподавателю, Глебу Федоровичу какому-то...
- Куда-куда?
- У них есть такой преподаватель, ну, доцент даже, его зовут Глебом Фёдоровичем, - заспешил Костя, - Снежана ему позвонила, и он пригласил нас в гости.
- Час от часу не легче... - слышно было, как майор Сливенко тяжело вздохнул. - Ты там веди себя... прилично, это очень умный человек, он не должен догадаться, что ты сегодня при Снежане не только в качестве будущего супруга состоишь. Понял?
- Так точно!
- И меня держи в курсе всего. Ладно, иди чай пить...
Костя спрятал мобильник в карман, недоумевая, откуда Вячеслав Иванович Сливенко знает о том, что они отправляются не просто в гости, но и пить чай. Не мог же он слышать то, что говорила о "вкуснющем чае" Снежана...
* * *
Пока Женя была в ванной, Глеб честно пытался привести квартиру в порядок, но из этого ничего не получилось, потому что телефон, которого до сих пор дома почти что и не было слышно, как с цепи сорвался: звонки следовали один за другим, и Глебу стало казаться, что его ухо приросло к раскалённой телефонной трубке.
Звонили разные люди: Шурик Самсонов, который хотел вытащить Глеба из дому на совместную прогулку; мать, интересовавшаяся, зайдёт ли, как это обычно бывало по воскресеньям, Глеб вечером к ней. Матери он пообещал, что зайдёт обязательно, туманно намекнув, что зайдёт не один, на что она, знавшая сына так, как не знал его никто, ворчливо ответила: "Глебка, если это очередная твоя знакомая, то ты мне лучше Шурика приведи. Хватит мне смотр караула устраивать! Чтобы сегодня ты был... да, Глеба, я права?". Мать так сильно хотела, чтобы её умный и уже довольно взрослый сын наконец-то нашёл своё счастье, столько раз казалось, что оно уже найдено, но потом выяснялось, что это не так, что сейчас, услышав взволнованный голос Глеба и догадавшись, чем так взволнован сын, она просто испугалась: что в этот раз?..
- Ты права, мамочка! - Глеб решил не рассказывать сейчас ничего, отложив всё до вечера. - До вечера, целую!
Позвонил и Василий Иванович Гришанов, которому тоже зачем-то был нужен Глеб и который в ответ на предложение о встрече, как и Шурик, услышал в ответ: "Не могу, у меня Женя!" и, всё поняв, сразу распрощался. Понимающие люди его друзья...
Поняв, что при включённом телефоне он никогда не сможет привести квартиру в вид, пригодный для приёма гостей, Глеб отключил этого вора времени и нервов, после чего быстро и толково ликвидировал последствия недавнего разгрома, так что появившаяся из ванной Женя, предложившая было свою помощь, оказалась не у дел.
- Я сейчас пойду в магазин, потому что к чаю почти ничего нет, а ты пока... Как ты? - заботливо спросил он Женю.
- Всё хорошо. Всё очень хорошо! - быстро ответила она.
- И слава Богу! Будь хозяйкой в доме, включи телефон и на звонки отвечай так: "Вас слушает госпожа Свидерская!". Как, впечатляет?
- Иди-иди, господин Свидерский! - засмеялась Женя. - Приходи скорее, Глебушка... - попросила она.
- Я быстро!
* * *
Держась за руки, Снежана и Костя шли по дорожке, которая вела к преподавательскому дому, а в свободной руке Костя нёс увесистый пакет с домашними вкусностями, предназначенными для чаепития.
- Знаешь, Снежка, мы, кажется, с этими печеньями дурака сваляли, - неожиданно сказал Костя.
- Это ещё почему?! - возмутилась Снежана.
- Да потому, что этим самым мы как бы показываем, что рассчитываем на приглашение к чаю, а воспитанные люди так не делают, нас ведь в гости пригласили, а не на чай, - обстоятельно разъяснил Костя, на что Снежана фыркнула.
- Да весь университет знает, что у нас кафедра литературы такая: Адольф Савельевич, если вовремя не смыться, обедом обязательно накормит, а Глеб Фёдорович - чаем напоит...
- И в столовую ходить не надо!
- Смейся-смейся, а это так! Об этом все знают.
- Хорошо. Знаешь, Снежка...
Услышав эти слова, Снежана поняла, что Костя собирается спросить её о чём-то, что было связано с её, как это было сейчас совершенно ясно, идиотским поступком, о котором ей было мучительно стыдно и больно вспоминать, поэтому она быстро прервала его.
- Костенька...
Костя, который и в самом деле хотел спросить Снежану о том, о чём ей не хотелось вспоминать, мгновенно отреагировал на её голос.
- Да, Снежа...
- Я прошу тебя, Костенька, давай не будем говорить... об этом до тех пор, пока я сама об этом не заговорю... Понимаешь? Не спрашивай, пожалуйста, меня ни о чём, хорошо? Не сейчас, Костенька... Мы об этом обязательно поговорим, это нам обоим нужно, но не сейчас... Ты понял меня?
Костя остановился и свободной рукой легонько привлёк в себе Снежану, уткнувшись лицом в её волосы.
- Снежа, всё будет так, как ты захочешь... - тихо прошептал он.
* * *
Интеллигент, узнав, что Женя Пятигорская находится дома у Глеба Свидерского и хорошо зная последнего, подумал, что произошло что-то необычное, иначе Глеб не разговаривал бы таким тоном и не был бы так взволнован.
Профессор В.В. Гладышев с сотрудниками кафедры
Конечно, отношение Глеба к Жене не было для него тайной, он даже неоднократно обсуждал с ним возможные действия, которые Глебу следовало бы предпринять, поэтому, пораскинув мозгами, он пришёл к выводу, что, скорее всего, девчонка, испуганная "быками" Гриба, побежала к тому, кого она тоже любила, и этот её испуг стал как бы катализатором, ускорившим процесс объяснения, наконец-то, вероятно, произошедшего.
Разумеется, нельзя было быть полностью уверенным в том, что так оно и случилось, но Интеллигенту казалось, что он не ошибается. Если это так, то он имеет все основания радоваться: во-первых, за друга, который прекратит неестественное для молодого ещё и здорового мужика существование, а во-вторых, за себя и коллег, потому что счастливые люди, как правило, забывают обо всём на свете и не тратят время и душевные силы на посторонних.
Он полагал, что, занятая новыми для себя ощущениями, получившая, наконец-то, то, что она больше всего хотела в жизни получить, Женя Пятигорская просто забудет о том плохом и страшном, что произошло сегодня утром, оно растворится в её счастье.
Также он надеялся, что ему удастся, повидав счастливых влюблённых, выяснить всё, что произошло, выяснить досконально, и он постарается сделать так, чтобы это прошлое навсегда ушло из их жизни. У него, как у друга Глеба Свидерского, есть все возможности для этого.
Соображая, как бы сделать всё, что он собирался сделать, более естественно, он решил, что самым лучшим будет визит без предупреждения, на правах старого друга. Значит, нужно прихватить чего-нибудь такого, что соответствовало бы торжественности момента, и нагрянуть к Глебу прямо сейчас.
Перезвонив Сотруднику (с Грибом общаться ему не хотелось...), Интеллигент рассказал о своём плане и пообещал после визита к Глебу обязательно проинформировать его обо всём, что удастся узнать.
Войдя в большой, красиво отделанный универмаг в центре города, он сразу же увидел батарею нарядных бутылок: шампанское "Приморск", выбирай - не хочу! Это было именно то, что требовалось для визита, и он стал соображать, какое именно из пяти сортов благородного напитка может стать достойным исторического события: старый холостяк Глеб Свидерский вступает в новый этап своей жизни!
Из записей доцента Свидерского.
Иногда мне до такой степени не дает покоя один вопрос, что, кажется, продал бы душу черту, если бы тот помог получить ответ на него! Ей-Богу, продал бы, до того интересно!
А вопрос простой: "Какой была бы моя жизнь, если бы мне удалось, как подавляющему большинству людей, я имею в виду людей нормальных, встретить свою "половину" где-то в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет?".
Почему этот возраст? Да потому, что именно в этот промежуток времени наше поколение в основной массе своей обзавелось семьями, потом детьми и так далее...
Конечно, каждый живёт всего один раз и одну жизнь, от этого никуда не деться. Но ведь мы, если это правда, уже жили раньше, и не один раз? И в каждом из нас живут те люди, которые были нашими предками (и остаются таковыми, кстати!), и жизнь каждого из них в нас тоже есть. Жаль только, что нет такого механизма, чтобы проглядеть эту жизнь и увидеть, каким ты был до того, как начал строить себя, как тебе кажется, с чистого листа, с первого кирпичика. Ещё одна иллюзия - что в твоей жизни всё только начинается...
Мне до жути интересно, каким бы был я, Глеб Фёдорович Свидерский, если бы сейчас у меня была жена и были дети, если бы мне нужно было думать не только о себе, матери, сестрёнке и её семье, а в первую очередь о своей женщине, родившей мне детей, и об этих детях... Как бы я относился тогда к этим пресловутым "таксам" на зачёты и экзамены, если бы нужно было кормить семью? Мне, кстати, многие об этом говорят: дескать, тебе не нужно думать о жене и детях, поэтому ты можешь себе позволить не суетиться, не таскать домой торбы от заочников.
Не могу забыть вопрос, который мне задала староста, группы заочников, принесшая пачку зачётных книжек и торбу с каким-то вкусным запахом: "Зачем вы это делаете?". Это она тогда спросила, когда я, надеюсь, это было вежливо, попросил её забрать назад торбу... На мой вопрос: "А вы зачем?" последовал простой и потому особенно страшный ответ: "Так принято". Кем принято, почему принято - какая разница? Так принято - и точка...
Может, ты, Глеб, и в самом деле просто пижонишь? Бравируешь тем, что тебе не нужно любой ценой кормить и одевать семью, и потому играешь в такого чистенького и высоконравственного?
Интересно, если бы у меня сейчас были дети, сколько лет им могло бы быть? Мальчики или девочки? А может, как у матери: пацан и девочка, полный комплект? Я часто думаю, как бы мне хотелось назвать их, моих нерождённых пока что детей... Перебираешь имена, сравниваешь, как они будут звучать, думаешь, а как же называть их,- и вдруг вспоминаешь, что, собственно говоря, всё это только игра с самим собой, одна из форм самообмана...
А всё-таки, как же хочется, чтобы всё у меня было по-человечески! Иногда до взвоя хочется - и ничего не можешь сделать, потому что даже самая прекрасная женщина, если она для тебя - только мать твоих детей, станет... Не знаю, кем, но не хочу унижать себя и её таким сожительством: ради детей, ради семьи, ради будущего, в котором нельзя оставаться одиноким, ради того, ради этого... Всё это так, но нельзя разменивать собственную жизнь на эти все "ради", потому что тогда ты её просто проиграешь, будешь гнаться за этими разумными вещами - и поймаешь пшик на постном масле!
Если жить с человеком, то только ради того, чтобы быть счастливым самому и сделать его тоже счастливым. Всё! Только ради этого и ничего больше! Но и ничего меньше: счастье!
Что-то ты, Глеб, разошёлся, прямо спасу нет... Кому и что ты собираешься доказать, интересно знать? Ты живёшь так, как ты живёшь точнее, так, как ты можешь жить, и нечего подводить под это теоретическую базу. Живи и радуйся тому, что не всё так плохо в твоей жизни, могло быть значительно хуже. Во всяком случае, у тебя есть в жизни Женя, конечно, она очень далека от тебя, но она есть, и кто его знает, как оно может повернуться, может быть... Впрочем, это уже началась ненаучная фантастика, гадание на кофейной гуще с помощью... топора... Так не бывает? Всё в жизни бывает, можешь даже не сомневаться...
Наконец-то, доцент, ты добрался до главного: тебе нужна Женя! Женя – вот и начало, и конец всего, что тебе хотелось бы иметь в своей жизни, всё замыкается на ней, на Жене... И если бы только она по-настоящему стала частью твоей жизни...
* * *
Оказавшись в магазине, Глеб Свидерский сообразил, что именно он обязательно должен купить сегодня: конечно же, это шампанское! К счастью, времена, когда, спиртное вообще и шампанское в частности были дефицитом, прошли безвозвратно, сейчас в Приморске можно было приобрести... да всё, что хочешь, можно было приобрести в приморских магазинах, чего только душа пожелает!
БОЛЬШИНСТВО горожан были патриотами в вопросе приобретения шампанского: местный завод шампанских вин предлагал на выбор самые разные сорта в самых разных ёмкостях, включая огромные бутылки, из таких победители этапов "Формулы-1" старательно обрызгивают друг дружку после того, как получат свои награды...
Глебу Свидерскому такая огромная бутылка сегодня была ни к чему, разве что в будущем, поэтому он ограничился обычной бутылкой полусладкого шампанского, к которому прикупил и конфет, и печенья, и халвы. Вспомнив вчерашний визит Славика Сливенко, он приобщил к уже имеющимся сладостям плитку молочного и плитку чёрного горького шоколада, решив, что уж один из двух сортов точно понравится Жене... Это было очень приятно: покупать шоколад, думая о том, понравится ли он Жене... Как много, оказывается, в жизни приятных вещей, о которых до поры до времени и не подозреваешь!
Нагруженный пакетом и бутылкой, Глеб Фёдорович Свидерский вышел из магазина и вдруг остановился: забыл! Идиот, купил продукты и даже вино, но забыл цветы...
Женя встретила Глеба в дверях и первое, что увидела - большие жёлтые розы, которые он протягивал ей.
- Это тебе...
- Глеб!.. - всё, что она хотела сказать любимому, вместило это коротенькое слово, потому что сами по себе слова - это всего лишь слова, они на самом деле значат лишь то, что мы вкладываем в них...
- Пойдём на кухню, будем готовить чай и всё остальное, - сказал Глеб, а Женя впорхнула в комнату.
- Я возьму вазу для роз? - донеслось из комнаты.
- Бери всё для всего и иди ко мне, - ответил Глеб, включая газ и раскладывая на столе принесённые из магазина сладости.
- Как? - Женя появилась в дверях кухни, держа в руках большую красивую вазу, на которой красовалась надпись: "Дорогому Глебу Фёдоровичу от..." Розы уже стояли в вазе.
- Потрясающе! Воду наливать будешь?
- Глеб, не издевайся!..
- Ну, не буду, не буду...
- Ой, я тебя розой уколола, - спохватилась Женя, когда они с Глебом оторвались друг от друга.
- Сейчас лягу на пол и начну умирать... Женя, звонят, это Снежана, открывай! - скомандовал Глеб.
Снежана и Костя были озадачены тем, что Женя..., ну, совсем другой человек открыл им дверь и пригласил в квартиру, совсем другой, им неизвестный...
- Женька, что с тобой? - шёпотом спросила Снежана.
- Ты чего шепчешь-то? - тоже почему-то шёпотом спросила, ответив вопросом на вопрос, Женя,
- Не знаю...
- Снежка, тут такое...
- Ничего такого страшного в этом доме не происходило и не происходит! - громко произнёс появившийся в дверях доцент Глеб Фёдорович Свидерский, которого Снежана тоже не совсем узнала...
- И хватит шептаться! - так же громко продолжил он. - Проходите, гости дорогие, Женечка, провожай в комнату, Снежана, мужчин должны знакомить женщины...
- Это Костя, Глеб Фёдорович... - пролепетала не пришедшая в себя Снежана.
- А это Глеб Фёдорович, - подхватил Глеб и крепко пожал руку Косте Иванчуку. - Прошу...
...Они сидели за большим столом в гостиной, и Глеб Фёдорович Свидерский открывал шампанское, а на столе стояли разные разности, в том числе и домашнее печенье, привезённое Костей в "передаче", а также купленные Костей же специально для Снежаны лакомства.
- Сегодня, друзья, знаменательнейший день, - провозгласил Глеб Фёдорович, когда все держали в руках красивые хрустальные фужеры на тонких ножках, в которых играло золотистое вино. - Сегодня мы с Женечкой впервые принимаем гостей, и эти гости - вы! Я надеюсь, что вы в этом доме будете частыми гостями, что в нём вообще часто будут бывать гости, но пока - за вас, за первых наших гостей!
После того, как все дружно "содвинули бокалы", необходимо было пить шампанское, но... раздался продолжительный и даже какой-то нахальный звонок в дверь.
- Слова до Бога дошли - ещё гости! - засмеялась Женя.
- Я открою, - Глеб вышел в прихожую с фужером в руке, открыл дверь и радостно крикнул: "Заходи, бродяга!".
- Женька, ну это вообще... - появившееся в дверях Глеб Свидерский и Александр Самсонов не дали Снежане закончить.
- Всем привет! - Шурик поставил на стол бутылку шампанского "Приморск" и положил рядом с ней коробку конфет. - Проходил мимо, решил заглянуть...
- Случайно нёс вино и конфеты... - в тот ему подхватил Глеб. - Знакомься с Костей...
После того, как мужчины познакомились, а Глеб быстро наполнил шампанским извлечённый из стенки новый фужер и протянул его Шурику, собравшиеся вопросительно посмотрели на хозяина дома.
- Ты пришёл тогда, когда мы только-только готовились выпить за первых гостей, наших с Женей гостей, за Снежану и Костю, а также за всех, кто придёт за ними...
- Значит, и за меня тоже! - радостно похлопал себя по животу Александр Алексеевич Самсонов. - Слышишь, Шурик, за тебя тоже пьют?
- И за тебя тоже. Пьем, друзья!
Но, как и в предыдущий раз, попытка оказалась тщетной, и опять виной был звонок в дверь...
- Такое в кино хорошо показывать, зрители помрут со смеху, - сказал Глеб. - Но... надо открывать.
В этот раз все, кто был в комнате, с интересом прислушивались к доносящимся из прихожей звукам (увидеть ничего было нельзя), но разобрать что-то было трудно, похоже, что Глеб и его гость стали шептаться...
- Кто бы это мог быть? - озадаченно протянул Самсонов, и тут в комнате неслышно появился Василий Иванович Гришанов, который, конечно же, держал в руках бутылку шампанского "Приморск" и коробку конфет.
- А где Глеб-то? - шёпотом спросил он.
- Как где?! - перепугалась Женя.
- Эй, ты, придурок, иди сюда, а то Женю сейчас водой отпаивать придётся вместо шампанского, сколько можно на её нервах играть, хватит для одного дня! - заорал Гришанов, и в комнату пулей влетел Глеб Свидерский.
- Пошутили, идиоты - осуждающе покачал головой Шурик Самсонов. - Кандидаты в доктора...
Снежана и Костя молчали, потому что для девушки было слишком трудно сразу воспринять все те изменения, которые произошли в жизни подруги, а Костя придерживался железного правила: если игра тебе не знакома, то никогда не делай первый ход, лучше внимательно посмотри на тех, кто знает правила.
- Женечка, прости, пожалуйста, мы уже больше не дуркуем, - Глеб подошёл к Жене и приобнял её за плечи. - Всё хорошо?
- Всё хорошо... - несколько натянуто улыбнулась Женя. Глеб быстро достал из стенки последний из шести фужеров, наполнил его шампанским и протянул Василию Ивановичу Гришанову.
- Тот, кто опоздал, пьёт штрафной, но ты не можешь считаться опоздавшим, потому что мы, собственно, так и не успели выпить. Мы, Вася, пьём за друзей, которые приходят тогда, когда и должны появиться друзья!
…Наконец-то все выпили вино, которое и в самом деле оказалось очень вкусным, после чего Глеб и Женя стали активно угощать своих гостей, не заставлявших себя долго упрашивать...
Очень скоро в комнате возникла непринуждённая обстановка, особенно старался Александр Алексеевич, он так и сыпал анекдотами, галантно ухаживал за дамами и целеустремлённо наполнял быстро пустевшие фужеры.
- Все-таки лучше нашего шампусика - дамы меня простят?! - ничего нет! Разве что наш же "самжене", но это не для сегодняшнего дня! - витийствовал он, размахивая руками. - Женечка, прошу, конфетку, Снежана... Заметьте, конфеты тоже наши, приморские - и какие вкусные...
- Каждый Шурик своё хвалит, - попытался острить Василий Иванович, который, скорее всего, был не особенно доволен тем, что такой знаменательный в жизни друга день проходит так... несерьёзно. - Ты, Глебка, ты - наш друг, и это - всё... Женечка, - обратился он к тихо сидевшей рядом с Глебом Жене, - мы сегодня провожаем в лучшую жизнь нашего друга Глебку, и это... день, да!
* * *
Костя Иванчук успел выйти на балкон - якобы покурить - и связаться с Вячеславом Ивановичем Сливенко, который, услышав, что в гости к Глебу Фёдоровичу пришли два человека, сердито спросил: "Это Шурик Самсонов и Василий Иванович Гришанов, что ли?". В ответ изумлённый Костя кивнул головой, потом, вспомнив, что собеседник его не видит, выдавил: "Они самые…"
- И что? - последовал вопрос.
- Празднуем вот...
- Что именно празднуете?
- Как я понял, этот Глеб Фёдорович и Женя..., что-то у них та¬кое, какие-то они...
- Вот здорово! - вырвалось у майора Сливенко.
- Что-что? - не понял Костя.
- Всё в порядке, празднуйте! - разрешил майор Сливенко.
То, что сказал ему Костя Иванчук, обрадовало Славика Сливенко, и какое-то время он просто радовался тому, что, кажется, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, его учитель обрёл то, что он давно заслужил - счастье...
Славик Сливенко понимал, что счастливыми не становятся по приказу или благодаря сложному математическому расчёту, он знал, что счастье появляется перед человеком тогда, когда ему, счастью, заблагорассудится, и невозможно ни приблизить, ни отдалить его появление. Он не был фаталистом, но жизненный опыт убеждал его в том, что каждому человеку жизнь хоть раз, но обязательно даёт шанс стать счастливым, каждому. Но далеко не каждому удаётся распознать счастье, хотя со временем человек понимает, что именно эта встреча в его жизни и была той единственно счастливой. К сожалению, это понимание очень часто оказывается бесплодным, потому что сделать уже ничего нельзя, назад вернуться можно только в кино, да в то в плохом...
Если в молодости то, что одиночество тяготит Глеба Свидерского почти не отражалось на нём, то с возрастом разрушающее влияние одиночества оказывалось и на его характере, и на его отношении к жизни. Славику было больно видеть, как Учитель всё больше и больше замыкался на работе, добиваясь, разумеется, всё более и более значимых результатов и не всегда понимая, что этим он пытается спастись от одиночества, вырваться из его цепкого плена...
Больше всего Славик боялся именно того, о чём чаще всего думалось: что когда-то в жизни Глеба Фёдоровича была эта встреча со счастьем, и он не понял, что это была она, пропустил того человека, с которым мог бы стать счастливым, и теперь... Войти в самолёт и выйти из него можно только тогда, когда самолёт стоит на земле, по-другому это невозможно...
Славик специально не стал говорить Косте о том, что Глеб Фёдорович Свидерский - это человек, много значащий в его собственной жизни, это было их личное дело. Со временем всё узнается, никуда оно не денется, теперь-то уж точно Костя со Снежаной и Глеб Фёдорович с Женей ("Как здорово звучит: "Глеб Фёдорович с Женей?" - думал майор Сливенко) будут "дружить семьями", и это будет здорово!
* * *
Человек, конечно, это животное, но животное... неправильное, потому что его реакция на некоторые раздражители никоим образом не может быть признана адекватной самим раздражителям...
Примерно так думал Интеллигент, празднуя "День рождения семьи", как он окрестил сначала про себя, а потом и вслух событие, которое собрало в квартире Глеба Фёдоровича Свидерского разных, но одинаково - с симпатией - относящихся к хозяину людей. Даже этот шплинт Костя, это было видно, был рад искренно, хотя познакомился с Глебом только сегодня...
Интеллигент был уверен, что те дела, которыми он и его компаньоны занимались уже давно, в настоящее время отнюдь не являются чем-то из ряда вон выходящим. Более того, он был убеждён, что рано или поздно в стране, где он живёт, древнейшая профессия будет узаконена, и женщины, которые ею занимаются (да и мужчины тоже, таких в последнее время становилось всё больше), станут, как в той же, к примеру, Голландии, членами профсоюза и вполне уважаемыми трудящимися. В глазах окружающих.
Поэтому он также был уверен, что то опережающее своё время "трудоустройство", которое обеспечивало уже сейчас для большинства абсолютно сознательно выбравших этот путь девушек их предприятие, со временем станет легальным, уважаемым бизнесом, собственно, уже сейчас почти все, кого они направили за границу, были им благодарны за это: это был шанс, и девчата чаще всего этот шанс умело использовали.
Конечно, случались в их работе и проколы, несколько человек оказались просто не готовы к тому, чем в реальности оказалась жизнь, к которой они так стремились, но ведь в любом бизнесе есть издержки производства и накладные расходы? Ведь жизнь, а особенно красивая и сытая жизнь, никогда и никому не даётся легко, ни здесь, ни там, так что стоило ли обращать внимание на неизбежный брак, который никоим образом не мешал делу, потому что их зарубежные компаньоны были людьми опытными и решительными.
Считая себя почти благодетелем, Интеллигент таким образом снимал с себя ответственности за то, что он и его соратники делали с мало что понимающими в жизни, обозлёнными нищетой и бесперспективностью девчонками, стремящимися любой ценой вырваться за пределы этой "совковой" по форме и содержанию страны, в которой человек веками превращался властью в ничтожество, мразь, винтик, и винтику этому суждено было жалкое прозябание... Так чаще всего жили их родители, жили, не зная и не ведая, что может быть другая, пусть нелёгкая, но человеческая жизнь, счастливые тем, что "нет войны" и есть кусок хлеба да стакан самогона...
Их дети, увидевшие красивый и привлекательный фасад другой жизни, готовы были на любые унижения, лишь бы оказаться в этой другой жизни. Они готовы были стать кем угодно, лишь бы не повторить угасающую их судьбу родителей, которых они всё-таки любили - и потому ненавидели за эту их рабскую покорность судьбе. И тут появлялись Интеллигент с компаньонами, и девчушки, как им казалось, получали свой шанс...
Сегодняшние размышления Интеллигента не были для него случайностью, он был человеком вдумчивым и любил всесторонне рассмотреть проблему. Начиная свой "бизнес", он заранее всё обдумал и, помимо уверенности в том, что к суду его привлечь просто не за что (а это ему, доходчиво объяснил адвокат, с которым он советовался перед тем, как было принято окончательное решение), он был уверен в правоте своих действий, морально оправдывая их этими рассуждениями. Это его очень успокаивало, потому что иногда всё-таки закрадывались не то чтобы сомнения, скорее, требовалось привлечь новую аргументацию, поскольку жизнь меняется, настроение у человека может быть разным, иногда сам себя в зеркало видеть не хочешь...
Сегодня Интеллигент набрёл на эти свои размышления как-то незаметно для себя, толчком стало то, что он увидел счастливого Глеба и счастливую Женю. Кроме того, он понял, что Снежана Лемеш, доставившая столько хлопот ему лично и его компаньонам, и этот её Костя тоже счастливы, и это счастье было настоящее, не придуманное или старательно изображаемое, для окружающих, а настоящее...
Интеллигент задумался о простой вещи: он полагал, что помогает девушкам вырваться из болота беспросветной жизни и стать, пусть и такой ценой, счастливыми, но ведь в принципе у каждой из тех, кого отправляли (именно "отправляли, как скот или товар!) за границу, мог быть и скорее всего был такой вот Костя, с которым она могла бы быть счастлива? То, призрачное, оплаченное по самому дорогому счёту счастье, которое якобы обеспечивали девушкам Интеллигент и его соратники, разрушало саму возможность простого человеческого счастья, которым буквально лучились сейчас Глеб, Женя, Снежана и Костя.
Привычка додумывать до конца даже самые неприятные мысли была присуща Интеллигенту ещё со студенческих времён, и обычно он это делал, не щадя себя, если он был неправ. Но сейчас он знал, что ему необходимо остановиться, ему обязательно нужно остановиться, иначе его безупречная логика приведёт его к выводу, после которого... А что остаётся человеку, который считает себя порядочным, после того, как он понимает, что уже давно крадёт чужое счастье, калечит чужие судьбы, гробит чужие жизни? Что остаётся делать?
Неожиданно для себя Интеллигент, высоко подняв красивый хрустальный фужер с золотым вином в нём, громко закричал: "Горько!", и его с удовольствием поддержали остальные гости, а Глеб Свидерский и Женя Пятигорская озадаченно смотрели друг на друга.
- Что уставились? - жизнерадостно поинтересовался Шурик Самсонов среди всеобщего смеха. - Вы репетируйте, репетируйте....
* * *
Снежана, впервые оказавшаяся в такой представительной компании - целых три пре¬подавателя, причём из этих трёх два начальника -, поначалу никак не могла найти себя и вести себя естественно. Помимо всего, её смущало и то, что буквально несколько дней назад она, Снежана, доставила много хлопот двум из трёх присутствующих непосредственно, а Глебу Фёдоровичу Свидерскому опосредованно.
Когда Снежана мысленно выговорила эту фразу, она улыбнулась: получалось так научно-высокопарно, что просто жуть берёт! Но факт оставался фактом, и происшествие с ней не добавило радости в жизни заместителя декана по воспитательной работе Александра Алексеевича Самсонова и проректора по той же самой воспитательной работе Василия Ивановича Гришанова...
Сейчас она смотрела на этих взрослых, солидных людей и видела, что они по-мальчишески радуются тому, что их друг Глеб Свидерский обрёл своё счастье. Её поразило, что они оба появились в квартире Глеба именно тогда, когда и должны были появиться, что произошло это как бы само собой, никто ни о чём никого не предупреждал и не приглашал. Телепатия, иначе не назовёшь!
Постепенно Снежана оттаяла, она снова стала собой, была, как всегда, весёлой, остроумной и даже кокетливой. Это её поведение было для Кости серьёзным испытанием, потому что, понимая умом, что Снежана такая, что её не переделаешь, любя её за это, он ничего не мог с собой поделать и ревновал Снежану к любому мужчине, которому она, как ему казалось, уделяла внимания больше, чем, опять же как казалось ему, следовало...
Может быть, это была своеобразная форма кокетства, может, в Снежане было слишком много подлинно женского, но, когда она "расходилась", как это называл Костя, мало кто из мужчин мог устоять перед её обаянием и Костя, ловя бросаемые на неё хищные взгляды, тихо зверел от ревности... Но зато как чудесно было потом мириться!
* * *
Неожиданно Снежане Лемеш стало очень страшно: она вдруг подумала о том, что, если бы в субботу утром Женя Пятигорская не вернулась в комнату, если бы врачи не сделали всё необходимое, если бы снотворное, которое она приняла, было более СИЛЬНОЕ, ТО сегодня она бы ничего не видела, ничего не слышала, не знала бы о том, что её подружка Женька и Глеб Фёдорович Свидерский счастливы! Наверное, сегодня они все, эти сейчас счастливые и радующиеся жизни люди, хоронили бы её, Снежану, и она принесла бы им только огромное горе...
А маме? А Косте?
От этих мыслей по коже Снежаны быстро-быстро побежали мурашки, она крепко обхватила себя двумя руками, как бы стараясь удержаться за саму себя в этой жизни... Ей показалось, что никто ничего не заметил, и она обрадовалась этому, ей так не хотелось огорчать снова этих хороших людей.
Снежана Лемеш не знала, что один из этих хороших людей был человеком, деятельность которого привела к тому, что в одно ужасное утро ей показалось, что дальше жить не СТОИТ, настолько страшным было то, к чему её упорно склоняли в этом благотворительном фонде, работа в котором поначалу показалась ей такой хорошей и получение которой она рассматривала поначалу как большую удачу...
И если бы сейчас ей сказали об этом, она и сейчас не поверила бы, потому что этого просто не могло быть!
* * *
Глеб Фёдорович Свидерский, хозяин дома и "именинник", был совершеннейшим образом счастлив: любимая женщина, которая - и это самое главное! - любит его, друзья, которые появились вовремя, чтобы раз делить его радость, весёлые шутки типа "Горько!", замечательный день! Он никогда не мог себе представить, что обычное шампанское может быть таким вкусным, что обычные застольные разговоры могут стать такими радостными, что... Многое предстояло увидеть и понять по-новому, прочувствовать заново сорокалетнему доценту Свидерскому, и, вероятно, это многое не всегда будет таким радостным и приятным, как сегодня, потому что жизнь не может быть и не бывает сплошным праздником, но сегодня-то праздник!
Сегодня его день, его и Жени, значит, он был неправ: сегодня не его, а их день!
Когда-то Глеб Фёдорович Свидерский вполне сознательно стремился к тому, чтобы стать настоящим профессионалом своего дела, и мало внимания уделял, праздникам, больше - работе, которая была смыслом жизни. Постепенно ему стало казаться, что праздники - это не для него, что он просто не умеет праздновать, и он с этим вроде бы смирился.
Оказалось, что это не так. Просто, вероятно, не было таких праздников, которые могли бы сделать его счастливым, вот он и чувствовал себя неловко, вспоминая великого Лермонтова: "... пир на празднике чужом"...
Теперь наступил, наконец-то, его праздник, и оказалось, что он, Глеб Свидерский, нормальный человек, который умеет радоваться и радовать других, который своим счастьем заражает окружающих, вон как оживлены сегодня его друзья, Шурик и Васька, вон как кокетничает с ними Снежана, вон как весело всем! Даже Косте, который, кажется, ревнует Снежану к Ваське и Шурику... Глупыш, не понимает ещё, что любимая женщина любит только тебя, а то, что кокетничает... Да слава Богу, что радуется жизни, что живёт, что забыла весь тот кошмар, который ей пришлось пережить!..
- У меня, Костя, был один ученик, сейчас это мой друг, - Глеб подошёл к сидевшему несколько в сторонке Косте. - Очень хороший парень, хотя в последний раз он меня... не понял...
Костя, терзаемый ревностью, внешне внимательно слушал Глеба Фёдоровича, который, похоже, намеревался рассказать ему историю о неблагодарном ученике.
- Он меня не понял, но я на него не в обиде. Он очень хороший парень... - выпитое шампанское мешало Глебу Свидерскому чётко формулировать свои мысли, но он очень старался. - Он тоже... охраняет наш покой, как и вы. Но меня он не понял... в последний раз - не понял...
- Это бывает, Глеб Фёдорович, - откликнулся Костя и, отвечая на свои мысли, заключил. - Иногда очень тяжело понять другого человека, даже очень близкого тебе.
- Вы абсолютно правы, Костя, - растроганно произнёс Глеб Фёдорович Свидерский. - Вы абсолютно правы!
Глеб Фёдорович не назвал имени этого своего непонятливого ученика, а Костя его не спрашивал. Но если бы Костя Иванчук узнал, что этот ученик - Вячеслав Иванович Сливенко, то он бы задумался над справедливостью утверждения Глеба Свидерского: майор Сливенко никогда и ни при каких обстоятельствах не мог быть непонятливым.
Вячеслав Иванович Сливенко всегда и всё понимал правильно. Другое дело - как он реагировал на то, что ему сообщали. Костя мало знал майора Сливенко, но одним из прозвищ этого человека было прозвище "Артист", и получил он его за незаурядную способность скрывать свои настоящие мысли и чувства и изображать те, которые были необходимы. То есть определились потребностью.
Обстановкой.
Делом.
* * *
Среди множества дел, которыми занимался отдел управление майора Сливенко, - было одно, обещавшее стать резонансным, поэтому его держали на контроле в столице. Дело это было бы почти закончено, если бы не отсутствие надлежащей правовой базы, позволяющей привлечь к ответственности тех, кто занимался, и давно занимался, настоящей мерзостью, как называли это даже видавшие виды сыскари.
Проблема преступления и наказания относится к одной из вечных проблем в истории человечества, и разрешалась она в разные времена по-разному. Однако вековой опыт человечества убедил его в том, что преступления были всегда и будут всегда, поэтому и наказания за них должны быть предусмотрены в любом обществе, даже самом-самом справедливом. Возможно, оно, это справедливое общество, и является таковым именно потому, что в нём успешно разрешена проблема соотнесённости преступления и наказания.
Вячеслав Иванович Сливенко не был учёным-юристом, он не занимался разработкой законов - кстати, чаще всего разработкой законов в молодом, независимом государстве занимались не юристы, а недоучки-депутаты, которые старались принять такие законы, чтобы потенциально избавить от ответственности персонально себя...
Майор Сливенко был умелым практиком, и он хорошо понимал, что правовая база сильно отстаёт от тех изменений, которые произошли в действительности. А это отставание, в свою очередь, так же сильно осложняло его работу, поскольку люди, которых он и его коллеги изобличали в совершении... проступков, согласно закону, противоправна действий не совершали! Их действия не могли быть признаны преступлением, и что оставалось делать тем, кто не жалел ни времени, ни сил для защиты интересов государства, которое не могло или не хотело себя защитить, или простых людей, измордованных произволом и беспределом?
Дело, которое обещало стать резонансным, могло просто не состояться или рассыпаться, подобно карточному домику, в суде, где адвокаты, жирующие на бешеные гонорары, способны смешать праведное с грешным и белое сделать чёрным. Поэтому майор Сливенко не торопился, он и его люди плели и плели сеть, охватывающую уже очень и очень многих людей как в самой стране, так и за её кордонами. Вячеслав Иванович считал, что лучше немного перестраховаться, чем из-за спешки потерять результаты многомесячного труда, и руководство было согласно с ним.
У Чехова...
Вместе с тем, это дело было очень грязным, в него были втянуты люди, которые оказывались совершенно бессильны перед теми, кто всё это затеял, оно грозило разрастись в огромную раковую опухоль, поразить метастазами многие и многие судьбы, и Вячеслав Сливенко понимал, что жертвовать людьми ради того, чтобы с гарантией посадить на скамью подсудимых тех, кто виновен, тоже не совеем верно. Конечно, меры принимались, коллеги за рубежом тоже делали свою, и немалую, нужно сказать, часть работы, но истоки этого дела были здесь, в Приморске, здесь оно начиналось, и именно от майора Сливенко зависело, насколько результативно оно закончится.
Сегодня Вячеслав Иванович был почти уверен, что выявлены все основные фигуранты дела, что вся картина воссоздана полностью, и тянуть дальше не имеет смысла. Однако самостоятельно решить такой вопрос он не имел права, нужно было докладывать завтра руководству и ждать его решения. А сегодня его подчинённые вели привычную слежку за теми, за кем нужно было следить, страховали того, кого нужно было страховать, и всё шло своим ходом... Конечно, неожиданности бывают и в самых хорошо подготовленных операциях, но здесь их, неожиданностей, вроде бы не ожидалось...
Майор Сливенко никогда и ни в чём не был полностью уверен, потому что знал: случайностей не избежать, их нельзя предусмотреть, а значит, и предотвратить их влияние тоже нельзя. Но сегодня он ещё раз убедился в этом. Как и в том, что всё, что происходит в жизни, происходит только потому, что люди остаются людьми...
* * *
Очевидно, за долгие годы дружбы в действиях Александра Алексеевича Самсонова и Василия Ивановича Гришанова появилась некая, не поддающаяся логике, синхронность. В данном случае это проявилось в том, что они, не сговариваясь и даже не переглянувшись, одновременно обратились к Глебу Свидерскому со словами, не оставлявшими сомнений в том, что они намереваются покинуть гостеприимный дом.
- Ну, Глеб, я пошёл...
Это получилось так комично, что девушки невольно прыснули, а Костя широко улыбнулся.
- Хорошо говорите, братья-близнецы! - поощрил друзей Глеб.
- Рад стараться! - отрапортовал Самсонов.
Друзья, попрощались с остающимися в доме гостями и Женей и вышли в прихожую, куда их провожал Глеб.
- Глеб... - нетвёрдым голосом начал Самсонов. - "Я говорю с тобой хоть и не выпивши, но в слезах..."
- Не бреши и не перевирай Пастернака, точнее, его перевод Шекспира! - прервал его Глеб Свидерский. - Ты сейчас выпивши, и хорошо выпивши, и слава Богу, между прочим...
- Не перебивай! Я говорю с тобой в слезах, потому что душа моя радуется за тебя, сукин ты сын, и тревожится за Женю, которой отныне придётся тебя терпеть и терпеть!
- Самсон, хорош трепаться! - остановил его Василий Иванович. - Пока, Глеб, девчушка у тебя славная, я рад, что у вас наконец-то всё сладилось...
В комнате Снежана обратилась к Жене, которая что-то поправляла на столе...
- Женька, ты прямо как настоящая хозяйка! Слушай, мы тоже уже побежали, да, Костя?
- Куда? Нет уж, пришли в гости как люди, так сидите, нечего бегать, - заворчала Женя, и Снежана прыснула.
- Снежка, ты чего это смеёшься надо мной?
- Я не над тобой, а над тем, как ты ворчишь, - стала оправдываться Снежана. - Ты прямо как бабка-ворчунья, ох и намучается он с тобой...
- Он с ней не намучается! - уверил Снежану Глеб Свидерский. - Он так намучался без неё, что с ней...
- Ох, извините, Глеб Фёдорович... - покраснела Снежана.
- Нечего извиняться! По-своему ты права, но ты совершенно не права, и я в этом прав! - Глеб откровенно дурачился. - Как тебе моя прочувствованно-убедительная речь?
- Убеждает!.. Правда, Костя?
- Мы, наверное, и в самом деле пойдём, Глеб Фёдорович, - сказал Костя. - Спасибо вам за всё, но нам пора...
- Да подождите, ребята, - начал уговаривать их Глеб Свидерский, посидим ещё немного, а потом вместе пойдём, мы вечером к маме собрались…
- К маме?! - испугалась Женя.
- Ну да... Надо же вас познакомить, так почему откладывать?
- А вам куда идти надо будет? - поинтересовалась Снежана. - Может, нам по пути?
- Мама живёт возле "Чайки", - сообщил Глеб и тут же вскрикнул, - Снежана, что с тобой?!
Снежана мгновенно побледнела, попыталась глотнуть воздух, но губы её только судорожно скривились, и девушка безвольно опустилась на стул.
- Снежа, что ты? - подскочил к ней Костя.
Глеб уже подносил Снежане стакан с минеральной водой, который она попробовала взять, но не смогла: тряслись руки.
Женя выхватила у Глеба стакан осторожно стала поить Снежану, которая, жадно глотая, сумасшедше водила глазами поверх кромки стакана... Костя и Глеб молча стояли рядом.
- Уже... всё, - Снежана прикладывала героические усилия для того, чтобы улыбнуться, но не могла этого сделать...
- Снежка, да что с тобой? Ты чего? - Женя была перепугана не меньше остальных, но держалась значительно лучше мужчин.
- Просто... "Чайка" - это... там, этот фонд, где я работала, он находится в "Чайке", - виновато бормотала Снежана. – Вот я и...
- Сне-е-жа, - протянул Костя, - об этом - пока! - всё, мы договорились, помнишь?..
- Все-всё-всё, я уже..., я уже хорошая!.. - только сейчас Снежана смогла улыбнуться.
- Ну и умница! - похвалила её Женя.
Решили, что Костя и Снежана побудут у Глеба Фёдоровича дома до тех пор, пока Жене и Глебу не нужно будет уходить к матери, что они выйдут из дому все вместе, пройдутся немного, после чего Костя отведёт Снежану в общежитие, куда потом подъедут и Глеб с Женей: ведь завтра, уже надо начинать новую трудовую неделю, нужно забрать хотя бы самые необходимые вещи, а остальное можно будет взять и позднее...
- Ох, ребята, надо мою старушку на место поставить! - наконец-то вспомнил Глеб Фёдорович Свидерский и, в ответ на удивлённые взгляды, манул рукой в сторону кабинета. - Это я о машинке своей, когда Женечка пришла, я как раз работал. Кажется, будто это было миллион лет назад... - задумчиво сказал он. - В какой-то совершенно другой жизни...
* * *
Интеллигент вернулся домой после посиделок у Глеба Свидерского в несколько элегическом состоянии духа, по пути размышляя о том, насколько причудливо складывается жизнь: ведь если бы эта неврастеничка не стала травиться, то, скорее всего, Глеб и Женя так и не смогли бы объясниться… Если бы идиот Гриб не проявил инициативу, то Женя, не забыла бы обо всём на свете и не кинулась бы в поисках защиты к Глебу, и шампусик сегодня бы не пили... Во всяком случае, по такому поводу - точно бы не пили...
- Да услышала про "Чайку" и... плохо ей стало, - почему-то Костя чувствовал себя виноватым.
- А остальные как на это отреагировали?
- Ну, как обычно, Женя воды дала...
- Как я понимаю, все были заняты самой Снежаной и почти не обратили внимания на её слова о "Чайке"?
- Можно сказать, что и так, - Костя, обдумав слова майора, посчитал возможным согласиться.
- Хорошо, коли так... ладно, всё обойдётся... Из общежития сразу же звони мне, сразу же.
Из записей доцента Свидерского
Это привиделось мне сегодня, когда я возвращался домой, и было уже очень поздно, и вдали мелькнул силуэт ревущего автобуса...
Твоё лицо встаёт передо мной, куда бы я ни взглянул...
Оно проступает на листьях
каштанов,
Отражается в глазах лошадей,
реках и озёрах,
На него похожи стаи летящих в
небе птиц…
Облака соревнуются, кто лучше
передаст выражение радости на нём...
И даже автобусы,
ЭТИ ревущие чудища городов,
Становятся похожими на тебя,
когда приветливо мигают фарами в темноте...
Я работаю с литературными произведениями всю свою сознательную жизнь и поэтому вполне отчётливо осознаю, что этот, с позволения сказать, "шедевр" - это очень и очень слабо, никуда от этого не денешься. Но всё-таки мне очень хотелось бы, чтобы когда-нибудь эти строчки прочитала Женя...
* * *
Глеб Федорович Свидерский достаточно давно жил отдельно от матери, и его отношения с Эммой Михайловной были хорошими только потому, что взрослый сын мог жить от матери отдельно. У каждого из них была своя жизнь, и каждый же из них занимал большое место в жизни другого, но только потому, что мать и сын имели свою "суверенную территорию", как называл это Глеб, их отношения и были нормальными..
Эмма Михайловна была достаточно умной и сильной женщиной, чтобы вовремя понять, что женщина может жить вместе с сыном только до тех пор, пока он не станет взрослым, а потом, чтобы не искалечить жизнь ему и себе, его нужно отправить в самостоятельную жизнь, и самостоятельность эта должна начаться с какого-никакого, но своего угла, дома.
Поэтому Глеб, сестра которого вышла замуж и жила отдельно, к третьему курсу был хозяином небольшой комнатки в коммуналке рядом с учебным заведением, где он обгрызал гранит науки, а она - однокомнатной, но вполне удобной, большой квартиры возле только построенной тогда "Чайки". Такими были итоги инициированного материю размена квартиры...
Жизнь показала, что Эмма Михайловна оказалась права: самостоятельность пошла сыну на пользу буквально во всём, кроме личной жизни, но здесь мать Глеба была фаталисткой, убеждённой, что только в личной жизни человека от него самого почти ничего не зависит. Она считала, что в работе, учёбе, прочих материальных вещах, только человек отвечает за всё, что с ним происходит, но в личной же жизни нужно только ждать… Ждать, когда придёт твоё время и твой человек.
Она очень переживала, что этот процесс ожидания для её сына так затянулся, был даже период, когда Эмма Михайловна пыталась сама предпринять некие шаги, связанные со знакомствами и прочими ухищрениями, но её всегда останавливало то, что сама она, родив двух детей, очень быстро выгнала мужа-пьяницу. Поэтому мать не считала себя вправе советовать сыну в этом деликатном деле...
"Право на совет всегда должно подкрепляться некими результатами", - говорила она иногда, и сын её понимал.
Появлявшиеся в жизни Глеба женщины, если отношения становились более или менее серьёзными, обязательно были представлены Эмме Михайловне, которых она буквально очаровывала. Почти все они, когда их отношения с Глебом прекращались, поддерживали прекрасные отношения с его матерью, и это всегда поражало и даже несколько обижало её учёного сына.
Сегодня Эмма Михайловна ждала Глеба с "новой жертвой", как в последнее время в разговорах с дочерью она стала называть тех, кого приводил в дом её сын, но, в общем-то, не питала особых надежд. На всякий случай она старалась не строить слишком серьёзных планов, чтобы потом не разочаровываться и не предъявлять претензий к самой себе.
В принципе, визит Шурика Самсонова, которому Эмма Михайловна симпатизировала ещё со студенческих времён, был бы ей более приятен, потому она и упомянула о Шурике в телефонном разговоре с сыном.
Появление Глеба и Жени, которые буквально вбежали в квартиру, она восприняла спокойно. Женя, услышав о том, что они идут в гости к матери Глеба, всполошилась и потребовала, чтобы её немедленно отпустили в общагу: ей нужно переодеться! Поэтому-то они и опоздали, что всей компанией пришлось бежать в общежитие, где Женя и Снежана, запершись в комнате, перебрали всю имевшуюся в наличии одежду, в результате чего Женя была сейчас одета в новое платье Снежаны, которое ей очень шло.
Поведение Эммы Михайловны было безупречно тактичным, хотя она и была всё-таки удивлена молодостью новой пассии сына. Это удивление быстро уступило место какому-то сложному чувству, которое сама она и не смогла бы определить.
Дело в том, что ещё ни одна из женщин, которых сын приводил в её дом, не вызывала в ней ощущения... покоя, что ли? Не то чтобы она боялась отдать им Глеба, нет, просто все они хорошие и не очень, добрые и не совсем, умные и... разные, словом, женщины, не воспринимались ей как люди, с которыми её сыну будет хорошо. Почему так было - она и сама не знала, но это было так...
Эта же почти девчонка, явно робевшая, чувствовавшая себя не в своей тарелке, всё-таки была потрясающе естественна, она не старалась казаться лучше, нем она есть, не старалась завоевать любовь матери человека, которого любила. Да, вот оно, главное: Эмма Михайловна физически ощущала, что эта девочка любит Глеба, и именно эта любовь для неё - главное чувство в жизни! Это при том, что Женя держалась скованно и, как уже говорилось, робела...
Пожилая, умудрённая жизнью женщина сегодня ещё раз убедилась в том, что её представления о жизни были неполными: она никогда не знала, что такое быть матерью счастливого взрослого сына, потому что до сих пор не видела своего сына таким счастливым...
Глеб и Женя принесли коробку конфет и букет цветов, а Эмма Михайловна испекла высокий торт, облитый шоколадом и украшенный какими-то замысловатыми фигурками из того же шоколада,
- Моем руки и за стол! - Эмма Михайловна была женщиной властной, и это нашло отражение в её обращении с окружающими.
Глеб включил газовую колонку, пропустил Женю в ванную комнату, а мать задержала его в коридоре.
- Сынок, по-моему, сегодня можно было бы и отметить шампанским ваше с Женей появление, ты не находишь?
Так повелось издавна: Глеб Фёдорович Свидерский никогда не появлялся в доме матери со спиртным, купленным по собственной инициативе, обычно Эмма Михайловна просила его об этом заранее, точно указывая, что именно следует приобрести. Такого, чтобы появление кого-либо вызвало такую просьбу со стороны матери, Глеб припомнить не мог…
- Сейчас, Женечка, Глебка пойдёт в магазин и купит шампанское, а мы пока накроем стол к чаю, - сообщила Эмма Михайловна вышедшей из ванной Жене, и та растерянно уставилась на неё и Глеба.
- Я быстро...
- Мы подождём, - успокоила сына Эмма Михайловна, не подозревая, каким долгим и тревожным будет это ожидание, как оно закончится и что принесёт...
* * *
Глеб Фёдорович Свидерский торопливо выскочил из подъезда, собираясь сразу же бежать в магазин за шампанским. Он торопился потому, что мать вела себя необычно. Ещё никогда она так не встречала появление в её квартире спутниц Глеба, и ему почему-то показалось, что сейчас мать будет устраивать "допрос с пристрастием" Жене, которой и без того было не по себе.
До магазина было квартала полтора, он пролетел их на одном - и довольно неровном! - дыхании, ворвался в зал, лихорадочно ища глазами полки со спиртным, и магазин оправдал его ожидания: шампанское "Приморск" гордо выстроилось на полках.
Торопливо купив бутылку полусладкого, Глеб Свидерский отправился, уже несколько медленнее, к дому матери.
Возле подъезда он оглянулся на здание гостиницы "Чайка" и увидел в длинном ряду автомобилей "БМВ", очень похожий на тот, о котором сегодня утром рассказывала ему насмерть перепуганная Женя...
* * *
- Женечка, давайте, я вам покажу, где и что в этом доме лежит, потому что, мне кажется, скоро вы здесь будете бывать довольно часто, - предложила, совершенно спокойно и естественно, Эмма Михайловна оторопевшей Жене. - Пока Глеб принесёт шампанское, я хочу вам сказать, что мне хотелось бы, чтобы это было именно так...
Женя только молча кивнула головой, потому что сказать что-то она всё равно не смогла бы: к горлу подкатил ком. Понимая это, Эмма Михайловна положила ей на плечо свою сухую руку.
- Идёмте, Женечка, я покажу...
* * *
Глеб Свидерский увидел эту машину и остановился, растерянно держа в руках бутылку шампанского.
Конечно, это могла быть просто машина марки "БМВ, каких по зажиточному Приморску бегало великое множество, и никакого отношения к утреннему происшествию с Женей она не имела и не могла иметь.
Но обморок Снежаны, когда была упомянута "Чайка"? А самое главное - он увидел этот кошмар, эти следы от чужих, грязных пальцев, посмевших коснуться груди его любимой женщины! Он, Глеб, не мог ничем помешать тогда, когда этот подонок издевался над Женей, но он может и должен наказать его за это! Прямо сейчас, немедленно!
В это мгновение Глеб Фёдорович Свидерский не владел собой, он не послушался бы никого, никто не смог бы остановить его: следы от пальцев на. Жениной груди! Он видел только это, и стремился, к тому, чтобы тот, кто это сделал, был наказан!
Круто развернувшись, Глеб Свидерский быстро пошёл к входу в гостиницу "Чайка".
* * *
Майор Сливенко уже собрался домой, когда руководитель группы наблюдателей сообщил ему, что на одном из наиболее важных объектов, за которым велось наблюдение, похоже, намечается нештатная ситуация. Во всяком случае, там, кажется, события начинают развиваться так, как это не было предусмотрено.
Чертыхнувшись, Сливенко потребовал, чтобы ему доложили "детали", но, не дослушав до конца, резко сорвался с места и, на ходу набирая номер на мобильном телефоне, бросился к оперативной машине.
Следом за машиной, в которой находился Вячеслав Иванович Сливенко, мчался микроавтобус с затемнёнными стеклами, в салоне которого спокойно сидели тринадцать внушительного вида молодых людей, одетых в разную одежду, под которой находились одинаковые бронежилеты, лёгкие и мощные, не мешающие делать то, что нужно делать. Кроме того, эти бронежилеты были почти не заметны под свободными рубашками, которые консервативные молодые люди предпочли модным ныне обтягивающим тело футболкам.
Сидевший возле водителя человек, одетый в строгий костюм, при галстуке и в очках, громко и внятно объяснял внимательно слушающим молодым людям их задачу, напомнив, что лучше всего будет не использовать табельное оружие без крайней на то необходимости.
* * *
- Я собрал вас, господа, чтобы сообщить вам преприятное известие! - дурашливо начал Интеллигент, насмешливо поглядывая на насупленного Гриба и настороженного Сотрудника. - Нам, в отличие от наших далёких предков, ревизор не грозит, мы счастливо пережили эти временные трудности, вызванные нашей же собственной глупостью! С чем вас и поздравляю! Разумеется, не с глупостью, а с тем, что трудности уже позади, - менее приподнято закончил он.
Почетные бизнесмены сидели за столом в кабинете директора благотворительного фонда "Допомога", офис которого, был расположен в гостинице "Чайка". Сам директор, "Фунт Фунтович", как называл его Интеллигент, имея в виду героя романа "Золотой телёнок", был отправлен домой с приказом не появляться на работе ещё два дня, а настоящие хозяева предприятия устроили небольшое производственное совещание, которое должно было плавно перерасти в вечер отдыха...
- Короче, с этим всё! - обрадовано подвёл итог Гриб. - Ну, в натуре, можно и позажигать сегодня!
- Но сначала, господа, нам нужно уточнить некоторые моменты дальнейшего сотрудничества, - жёстко вернул его с неба на землю Интеллигент. - Это связано с тем, что...
С чем и что именно было связано - это" не узнали собеседники Интеллигента, потому что дверь кабинета вдруг с треком распахнулась, и в кабинет ворвался Глеб Свидерский с бутылкой шампанского в руках, увидев которого Интеллигент побледнел как мел и прохрипел.
Глеб, в свою очередь, также вытаращился на сидящих за столом мужчин, а рука его, до этого сжимавшая горлышко бутылки, непроизвольно разжалась...
- Так это… ты... - как-то жалобно проговорил Глеб Фёдорович Свидерский, глядя на человека, которого он недавно называл своим другом.
За спиной у Глеба появился гориллобразный парень в швейцарской униформе и, быстро размахнувшись, опустил руку с зажатой в ней свинчаткой на голову Свидерского...
После этого началось нечто невообразимое...
Когда Глеб Свидерский ворвался в вестибюль "Чайки", он и сам не знал, как он будет искать этого симпатичного мерзавца-блондина, о котором рассказывала Женя, но тут на глаза ему попалась добротная вывеска "Благотворительный фонд "Допомога", и он, отмахнувшись от гориллы-швейцара, быстро прошёл в дверь, рядом с которой висела эта вывеска.
За ней оказался длинный коридор, по обе стороны которого расположились одинаковые двери. В конце тоже была дверь, очень солидная и внушительная, и Глеб понял, что руководитель фонда, кем бы он ни был, должен находиться именно за этой дверью. Подойдя ближе, он убедился, что не ошибся: на двери висела табличка, сообщавшая, что Василий Васильевич Хиврич является председателем благотворительного фонда "Допомога".
Решительно распахнув дверь, Глеб увидел роскошно отделанный кабинет, в котором за столом расположились трое мужчин, и один из этих мужчин был ему очень хорошо знаком, потому что был его другом... Сейчас он что-то говорил, но, увидев Глеба, оторопел и прохрипел что-то еле слышное...
Глебу Свидерскому стало очень жарко, он и сам не понял, почему ему вдруг стало так жарко... Он обратился к своему другу, он хотел что-то сказать, что-то спросить, но... Ему всё-таки удалось выдавить какие-то слова, но ответа он не услышал, потому что сзади на него обрушилась стена, и голова его раскололась на миллионы разных, но очень болючих, осколков...
* * *
В гостинице "Чайка" было не так уж много людей Гриба, поэтому специалисты из группы наблюдения, которые доложили майору Сливенко о том, что объект, то есть Глеб Свидерский, почему то оказался в "Чайке" и там могут быть большие неприятности, ведь трое наблюдаемых уже там, стали на какое-то время и группой захвата. После того, как горилла-швейцар ударил Глеба по голове и вырубил его, в кабинет почти одновременно ворвались сотрудники майора Сливенко и "быки" Гриба, прохлаждавшиеся в баре.
Численное преимущество было на стороне бандитов, но правоохранители сумели грамотно занять круговую оборону, и, не применяя оружия, продержаться до появления майора Сливенко и молодых людей из микроавтобуса, после чего "утилизация отходов", как выразился кто-то из последних, стала чисто технической проблемой.
Руководил этим мероприятием мужчина в костюме и при галстуке, ехавший на переднем сидении микроавтобуса, потому что майор Сливенко, по ходу движения врезав в челюсть тому, кто раньше был другом его учителя, подхватил истекающего кровью Глеба Фёдоровича Свидерского и помчался на своей машине в ту самую больницу, куда ещё недавно была доставлена Снежана Лемеш...
- Не иначе, как Глебка сам шампанское делает! - сокрушённо сказала Эмма Михайловна Свидерская, с сожалением глядя на красиво накрытый стол, который украшали цветы в высокой хрустальной вазе, - За это время можно было пешком пройти до Соборной и обратно (Соборная была главной улицей Приморска, находившейся в двадцати минутах ходьбы от дома матери Глеба). - Два раза, - уточнила она.
Женя ничего не ответила: она и не заметила, сколько времени прошло, потому что ей было очень хорошо с матерью Глеба, и не только потому, что та была интересным человеком. Жене было необыкновенно интересно видеть в ней черты Глеба… Стоп, наоборот, ведь это в сыне, конечно, были черты матери, но ведь Женя-то сначала узнала именно Глеба!
- Не иначе, как он звонит и сообщает, что скоро будет, и, может быть, с кем-то из мальчишек... - предположила Эмма Михайловна, быстро подходя к телефону. - Алло! Слушаю вас! Здравствуйте... Да, здесь… Женечка, это вас, очень милая девушка, - она была и удивлена, и встревожена,
- Да! - резко бросила в трубку Женя и замерла, услышав заплаканный голос Снежаны Лемеш.
- Женька!.. Женька..., ты сейчас иди в больницу, туда, где я была… Там... Женька, там Глеб...
Женя аккуратно положила трубку и повернулась к напряжённо вглядывающейся в неё Эмме Михайловне, не зная, как и что она скажет матери... своего Глеба...
Вместо эпилога
По иронии судьбы, Глеб Фёдорович Свидерский лежал в той же палате, что и Снежана Лемеш, и даже на той же самой кровати...
Прошло четыре дня после того, как его привёз в эту больницу майор Вячеслав Иванович Сливенко, Славик Сливенко, который просидел после этого несколько часов в коридоре, ожидая результатов операции. Рядом с ним сидели Эмма Михайловна Свидерская, которую он хорошо знал, и Женя Пятигорская. С Женей его наскоро познакомил Костя Иванчук, привезший обеих женщин в больницу и отправившийся в общежитие к Снежане, у которой, похоже, начиналась истерика.
Большая потеря крови сильно осложнила положение раненого, но операция прошла успешно, выздоровление шло так, как и должно было идти, и скоро Глеба Фёдоровича должны были перевести в обычную палату, откуда прямая дорога - домой...
Волосы на голове у Глеба были обриты, и лицо приобрело несколько необычное выражение: он выглядел почти мальчишкой, и это очень нравилось всем, кто его посещал.
А посетителей, когда посещения стали разрешать, было немало. Одним из первых пришёл Шурик Самсонов, совершенно пришибленный последними событиями: из двух друзей один в больнице, другой в КПЗ, легко ли такое осознать?..
Глеб и Шурик долго смотрели друг на друга, и заговорить им было нелегко...
Женя и Эмма Михайловна были в палате первые два дня, пока Глеб не окреп настолько, что смог выгнать их домой, запретив появляться чаще, чем раз в день. Домой они ушли, Женя - в их общий дом, но появлялись, конечно, же чаще...
Сегодня Женя сообщила, что ближе к вечеру обещал заехать Вячеслав Иванович Сливенко, которого она уже звала просто Славиком и который её звал Женей.
Славик Сливенко появился в форме, и это явление было весьма внушительным, потому что форма на его идеальной фигуре смотрелась великолепно. Глеб, который давненько уже не видел его "при параде", не смог сдержать удивления.
- Сегодня по этому делу мне нужно было докладывать... большим начальникам, вот я и такой, - пояснил Славик.
- Понятно. Садись, теперь будешь докладывать не большому и не начальнику, - пригасил его Глеб Фёдорович Свидерский.
Женя сидела возле окна, на коленях у неё была большая тетрадь, в которой она сосредоточенно что-то не то писала, не то рисовала. К этому занятию она вернулась после того, как приветствовала Славика.
- Славик, что с... Василием Ивановичем? - Глеб начал с главного для себя вопроса.
- Отпущен, поскольку оснований для задержания не имеется, - сухо ответил майор Сливенко.
- То есть он... не виновен?!
- По закону - да... Нет в его действиях состава преступления, это если брать по нашему законодательству. И это после всего, что он сделал! - взорвался Славик.
- Как же так? - растерянно спросил Глеб Свидерский. - Славик, ну как же так?..
- У меня не спрашивайте, Глеб Фёдорович, - махнул рукой Сла¬вик и оглянулся на Женю. - Слов нет, одни выражения...
- И что же теперь будет?
- Да ничего не будет. Извинились мы перед ним - будет свидетелем, да и то... Я ведь ему в морду дал при задержании - за это и извинился...
- А мы на Шурика думали...
- Да нет, наш Самсон… Конечно, Самсон тоже не без греха, но он человек порядочный. Просто Шурик, ну… Познакомил он нескольких студенток со своими друзьями, солидными такими мэнами, и все были довольны, и студентки, и мэны. А когда со Снежаной Лемеш это случилось, эти друзья запаниковали, Шурик их успокаивал. И кстати, на террасе бара "Чайки", не где-нибудь! Я ему уже говорил, чтобы он кончал с этими своими играми, не то, не дай Бог, доиграется, жалко будет дурака! Он ведь… ну, вы же Шурика знаете?..
- А Васька-то?
- С Гришановым сложнее: он слишком хитрый и слишком умный. Объяснял мне, что это их предприятие - благо для тех же девушек! И предъявить ему мы ну ничего не можем, абсолютно ничего не можем предъявить!.. Грибанов – цветущий и пахнущий уголовный букет: и торговля наркотиками, и рэкет, и чего только на нём нет... Ильяшенко - это полковник из горотдела - должностные преступления, которые оказываются уголовными. Он ведь занимался паспортами, визами и всем прочим, постоянно нарушал закон, втягивал в свои делишки подчинённых... Словом, он крепко сидит, никуда не денется, уже даёт признательные показания. А Василий Иванович ваш - чист! Стёклышко… Давал нуждающимся девушкам добрые житейские советы, по мере сил помогал тем, кто нуждался в трудоустройстве! Красиво?!
- Но зачем он делал это, Славик?
- Зачем - не знаю, но для чего - пожалуйста: деньги! Он на этом деле такие деньги имел, что... И главное, никакого для него лично риска, никакой непосредственной опасности. Вот увидите, скоро он будет ректором вашего института, академиком будет и всё такое!..
- ?!
- Будет, Глеб Фёдорович, будет... Денег у него хватит, мы же даже не можем..., нет у нас таки оснований, выяснить его имущественное положение. Это Грибанов и Ильяшенко, скорее всего, под конфискацию попадут, хотя у них всё на жён записано, а ваш Гришанов...
- Странно устроена жизнь, - произнёс Глеб Фёдорович Свидерский. - Это всё получилось так... неожиданно, из ничего, буквально. За эти дни я потерял друга, которого, казалось, знал так же хорошо, как и себя самого, но приобрёл... У меня появилась Женя, я по-новому увидел тебя, Славик...
- Ох, как же мне тяжело было вас... мистифицировать... - засмеялся майор Сливенко.
- Скажи лучше проще: дурить! - посоветовал ему его учитель.
- Язык не поворачивается, - признался Славик Сливенко. - Мне было так паршиво, что вы могли подумать обо мне, будто я...
- Забудь об этом, Славик, ты в этом деле вёл себя как настоящий профессионал, и я тобой горжусь...
- Так мне и надо! - засмеялся майор Сливенко.
Женя прислушивалась к их разговору в пол-уха: она думала о чём-то своём, механически заполняя страницу тетради одной и той же фразой из любимой с детства сказки великого француза:
СВЕТИЛЬНИКИ НАДО БЕРЕЧЬ!...
СВЕТИЛЬНИКИ НАДО БЕРЕЧЬ!..
СВЕТИЛЬНИКИ НАДО БЕРЕЧЬ!..
СВЕТИЛЬНИКИ НАДО БЕРЕЧЬ!..
9.01.2001. – 31.01.2001.
г. Николаев