Аркадий Геннадьевич Суров
Примечание к путеводителю
Эмилю Январёву
Сейчас зима, а скоро будет лето,
Я раздобуду денег на билеты,
И прокачусь в Очаков на базар.
Там всё, как прежде, там такая рыба!
И рыбаки, как бронзовые глыбы,
И у рыбачек бронзовый загар.
Я прогуляюсь, камень в море кину,
И катерку, идущему на Кинбурн,
Я помашу, как корешу, рукой.
Там солнце и песок, там тень от тента,
И синий, как полоска изоленты,
И неба купол, и пейзаж морской.
Зайду в кафе, чтоб рыбой покормили.
И рыбу съем.
И помяну Эмиля.
* * *
Мой маленький город, ты спишь, и тебя засыпают
Последние белые хлопья ущербной зимы.
Ты песню мурлычешь, и дети твои засыпают,
Такие же, мы, горожане. Такие же, мы.
Нас, в общем, немного, друг другу мы братья и сёстры,
Сплелись в глубине корни наших семейных дерев.
Повторные браки и улицы, и перекрёстки
Связали нас всех, не разрубишь, связали нас всех.
Сечет нас пурга, и нас палит калёное лето,
И жизнь, как вода, утекает не знамо куда.
Мы ищем судьбу в номерах проездного билета
И шепчем: "Да были бы живы, а всё – ерунда!".
Мне дед говорил: "Даром схватишь, так втрое заплатишь.
А деньги нужны – у друзей собери по рублю.
Кончается всё, только память – её не истратишь.
Ты город люби. И людей".
Я его и люблю.
* * *
Мы уедем с тобою когда-то на греческий остров,
Сложим дом из камней, и очаг, и поймаем козу,
Назовем ее Арфа, и жить будем тихо и просто,
Лишь бы крыша не очень у нас протекала в грозу.
А вокруг будет море, оно будет добрым и щедрым,
Я в погожие дни из него буду рыбу ловить,
Так состаримся мы, нас соленые выбелят ветры,
И зимою умрем, и коза нас пойдет хоронить.
* * *
Ты считаешь, что море кончается там, где соленость воды
Постепенно спадает, и рыба глупеет, и крабы
Превращаются в раков. И шторм не приносит беды.
И полощут белье на мостках деревенские бабы.
Ты считаешь, что море кончается, если бездельник-камыш
Захватил берега, и на отмелях хором лягушки
Надрываются в тысячу глоток, покуда ты спишь,
И баркасы смолят, но не чистят бортов от ракушки.
Ты считаешь, что море… Да морю не нужен твой счет.
По фарватеру вверх по реке корабли задирая,
На флагштоках оно свежий ветер соленый несет.
И не будет конца ему. И не видать ему края.
* * *
Ну что поделаешь с любовью?!
Она смеётся и поёт!
Она плюётся чёрной кровью,
Убить захочет, так убьёт!
Сломает пальцы, петь заставит!
Укроет! Переворошит!
Сожжёт! Запутает! Отравит!
Сожмёт – в объятиях – удавит!
Но без неё не стоит жить!
Прогулки с друзьями
Мы с Данте долго шли земным пределом –
Пустынной степью, лесом порыжелым,
Я выглядеть старался злым и смелым,
Мол, уж чего, а страха я лишен.
Он звал кого-то, что ли Беатриче,
Мы жгли костры, сбивали гнезда птичьи,
Он говорил про стан ее девичий,
А я кивал, мол, сам бывал влюблен.
Порой он бредил: горные обвалы,
Огонь и кровоточащие скалы.
Я, в смысле бреда, человек бывалый,
И понимал – он где-то вдалеке.
Потом он отходил, просил водички,
Закуривал, дрожа, ломая спички.
Такие утомительны привычки –
Мы разошлись. И я свернул к реке.
Мы больше не встречались с ним в то лето,
Он и сейчас, наверно, бродит где-то,
И если от заката до рассвета
Бываю у бессонницы в плену,
Я вспоминаю наши с ним блужданья,
Огонь костра и леса бормотанье,
(Его я бросил, нет мне оправданья!)
И не могу себе простить вину.
* * *
Мне скучно, Бес. Мои слова пусты.
Мои глаза ни веселы ни пьяны.
Я в людях вижу лишь одни изъяны,
Одни изъяны – схему и понты.
Мне плохо с ними, а без них, увы,
Мне незачем и не в чем отражаться.
Мне, правда, сны еще ночами снятся,
Но в них безлюдно. Водки и жратвы
Мне не сули. От них печет изжога,
От женщин – расслабление в костях.
Дорога? Ну, пожалуй, и дорога,
Но тоже, знаешь, в этих скоростях,
Какие нынче приняты, есть что-то
Ненастоящее – мелькание одно.
Работа? Ну, какая, Бес, работа?!
Еще сказал бы: "Погляди в окно"!
Что за окном? Сплошная чепуха.
Мне скучно, Бес.
Я сам себе труха.
* * *
Дети Бременских музыкантов
«Ничего на свете лучше нету»
Песня
Мы всё ещё верим, что большего счастья нету,
Чем побродить по белу свету с друзьями,
Мы всё ещё пополам кусаем конфету,
Не то, чтобы полностью, но – своими зубами.
А осень пахнет рекой, а костёр – картошкой,
И в стеблях травы подпевают сверчки гитаре.
Когда мы теряем девчонку – теряем ложку,
Теряется нож, когда нас покидает парень.
Всё так же по нашим следам – гениальный сыщик,
Всё так же нас укрывают леса и степи,
А деньги – до фени нам, как на солнце прыщик,
И наши седые хаеры треплет ветер.
* * *
Я не читал, простите, древних греков,
Я наблюдаю местных человеков,
Мой глаз острей с годами стал, и веко
Все реже с любопытством лезет вверх.
Я вообще читал не то, что надо,
И как-то, у решетки зоосада,
Я осознал, что выхожу из ряда,
Из ряда вон, и раздражаю всех.
Идут дожди, и мой табак сыреет,
ОВИР не признает меня евреем,
И от тоски и скуки я дурею,
И сердце жмет, висит на волоске,
Никто меня вокруг не понимает,
Жена уже два дня не обнимает,
И что ж меня, ты спросишь, занимает,
Да так, я строю замки на песке.
У нас песка достаточно – ведь море ж,
Но, правда, ветер – с ветром не поспоришь,
Он дует триста дней в году (всего лишь!)
И надувает наши паруса.
И я дрейфую, теплое теченье
Привычно вызывает вдохновенье,
Я на корме сижу, грызу печенье,
И древних греков слышу голоса.
* * *
Когда я в детстве топал на рыбалку,
Я лески шмат привязывал на палку,
Я гайку на грузило добавлял.
Давал мне дед макухи на приманку.
Но что приманка?
В сущности – обманка.
Я честен был, макуху я съедал.
Вся наша жизнь – макуха.
Силой духа
Себя распнешь от уха и до уха,
Но лишь улучшишь качество жмыха.
А масло в желобочек утекает,
И сердце постепенно засыхает.
Совсем.
До состояния "труха".
Труха суха.
Лишь зрение, как прежде,
Фиксирует весенние одежды,
И даже где-то музыка звучит.
Беременных детей сменяют внуки,
Деревья тянут вверх сухие руки,
И только сердце больше не стучит.
* * *
В природе что-то происходит?
В природе что-то происходит.
Желтеют листья, переходит
Глухой сентябрь в октябрь немой.
Гуляя, пары гимназисток
Центральной улицей проходят.
И близко, вроде бы, проходят,
А не дотронуться рукой.
А было лето! Было лето!
Земля и море спали вместе,
И целовало землю море,
И счастлива была земля!
Теперь они лежат отдельно,
Теперь у них ни слов, ни песен,
Теперь они – не то, что раньше,
А просто волны и поля.
Поля и волны. Виноградник
Сплетает гроздья, грусть и листья.
В степи за городом просторно,
В степи совсем ещё тепло.
А гимназистки на скамейках
Своих целуют гимназистов,
И я за ними наблюдаю,
И на душе моей светло.
* * *
Я есть. Я здесь. Я рядом. Я с тобою.
Я пребываю. Я внутри. Я всюду.
Могу я быть закатом и рекою
И рыбою в реке, и полным блюдом
Дымящегося плова. Буду бредом
И музыкою, льющейся потоком,
А коль тебе не повезёт с обедом,
Тогда я стану голодом жестоким.
Лишь спрашивай, я ничего не скрою.
Мой прах разумный, я всегда с тобою.
* * *
Пустая жизнь, несвежие газеты
Меня расстраивают. Я бреду по свету,
И за щекой моей конфеты нету,
И денег нету, даже на вино.
А раньше было всё не так тоскливо,
Мы были живы, поспевали сливы,
Река у ног текла неторопливо,
Да было это всё давным-давно.
Давным-давно всё это было с нами,
Лишь мостовая та же под ногами,
И в парке львы склонились головами.
Фотографы. Художники. Скамьи.
Я помню запах колбасы и сыра.
Я, помню, думал обойти полмира.
Теперь мне сыро, холодно и сыро.
И у меня отдельная квартира.
И поседели волосы мои.
Задыхаясь от плача
На могилах весною всегда оседает песок,
Даже если тебя похоронят не лёжа, а стоя,
Даже если тебя похоронят лицом на Восток,
Всё равно оседает песок над твоей головою.
На могилах весною всегда прорастает трава,
Зеленее и гуще всего там, где губы и веки,
Где блестели глаза, где зарыта твоя голова,
И сквозь эту траву можно выглянуть – как там на свете.
Так ли солнце взошло, так ли птицы в деревьях орут,
И не сильно ли землю морозом побило зимою.
И кого там опять, задыхаясь от плача, несут,
И взошла ли трава на могилах, соседних с тобою.
* * *
И будет война, и придёт война,
Откроет свой чёрный рот,
И снова на жизнь упадёт цена,
И смерть в цене упадёт.
И толпы покатятся по степи,
Зверея без вожака,
И станут нужны им твои стихи
И голос твой, и рука.
И сталью запахнет, и пуля в лоб
Ударится горячо.
Но смерти не будет, твой тесный гроб
Не слажен никем ещё.
А будет врываться твоя орда
В деревни и города,
И кто справедливого ждал суда,
Сгорят в кострах без следа.
Но гибель опять не тронет тебя,
Ещё не выкован нож.
И лишь когда, вопя и трубя,
Толпа поднимет на трон тебя,
И золото сладко коснётся лба,
Тогда ты себя убьёшь.
И захохочет опять война,
Скривив свой беззубый рот,
И будет у жизни своя цена,
И сбудутся старые письмена,
И смерть в цене упадёт.
* * *
Я собираюсь умереть в субботу,
В субботу ведь не ходят на работу,
В субботу повсеместно выходной.
И буду похоронен в понедельник,
А до того, как истинный бездельник,
Я поваляюсь, лежа вниз спиной.
И будет мне дано два дня на сборы,
Я буду тих, не стоит разговоров
Мой дальний и неведомый мой путь.
Я размешаюсь, растворюсь в нирване,
Ну, может, звякну ложечкой в стакане,
Когда решите обо мне всплакнуть,
Да ну, не плачьте! Я ведь жил счастливо.
Закат бесился, зацветали сливы,
И женщины дарили мне духи,
Я вишни ел, и я нырял с причала,
И мать-река волной меня качала,
И я оставил городу стихи!
Книги А.Г. Сурова
1. "Производитель впечатлений" – Николаев, 1996.
2. "Ближнее плавание" – Николаев, 1998.
3. "Голоса над морем" – Николаев, 2000.
4. "Стихи" – Николаев: МП «Возможности Киммерии», 2003.
5. "Книга на четверых" /сборник, в составе четырех авторов/ – Санкт-Петербург, 2005.
6. "Внутреннее пространство" – Николаев: Издательство Ирины Гудым, 2008.
7. "Колесо Футарка" – Николаев: Издательство Ирины Гудым, 2011.